Батальон снова делал захождение перед лицом врага. Они не церемонились с убитыми и умирающими французами. Кто-то призывал мать, жалобно завывая, пока удар штыком не успокоил его. Раненая лошадь, с окровавленным крестцом, пронеслась перед Шарпом.

— Батальон, приготовиться! — сержанты и капралы эхом разнесли команду Шарпа. Тот не знал, кто из офицеров остался в живых, но видел Саймона Доггета и слышал голос Харпера, потом дым над гребнем рассеялся, Шарп подвел батальон к началу склона, и они, остолбенев от изумления, увидели, что атаки французов не будет, противник не только не возвращается, он обратился в бегство.

Битва была выиграна, и по всему окутанному дымом полю вражеская пехота бежала. Гвардия, непобедимая, бессмертная Гвардия была разбита, а если уж Гвардия уничтожена, то ни один француз не мог считать себя в безопасности, и паника овладела всей армией. У французов оставалось еще много войск, более чем достаточно, чтобы смести британцев с гребня, но эти войска видели, как бежала Гвардия, и паника распространялась как пламя. Вся армия бросилась спасать свои жизни. Немногие старшие офицеры пытались остановить французов, но несколько минут залпового огня и стали — и победа обратилась в кошмар, и французы побежали, за исключением нескольких храбрецов, пытавшихся удержаться у подножья склона.

Граф Аксбридж, столь же успешно расправившийся с кавалерией герцога, как маршал Ней расправился с кавалерией Императора, натянул поводья рядом с Веллингтоном. Тот внимательно наблюдал за немногочисленными вражескими подразделениями, еще готовыми сражаться.

— Проклятье! — выругался герцог. — Ставка на пенни, риск на фунт!

Он снял свою украшенную четырьмя кокардами шляпу. Каким-то чудесным образом солнечный луч проложил себе дорогу сквозь дым и тучи и брызнул на герцога в тот момент, когда тот замахал шляпой, призывая всю линию британцев двинуться вперед. Им теперь предстояло очистить от французов не просто гребень, а все поле боя. Весь день они держали оборону, теперь настал час ударить по врагу.

— Вперед! — взывал Веллингтон. — Вперед! Не давайте им остановиться! Вперед!

И они шли. Потрепанные, нестройными шеренгами, они, наконец, наступали. Где-то волынка заиграла дикий шотландский напев, и неровная линия «красномундирников» шла вниз, к долине, чтобы нанести врагу последний удар. На французской стороне выстрелили несколько пушек — жалкое утешение неудачника в час поражения.

Одно из ядер пронеслось мимо герцога и ударило графа в правое колено.

— Боже мой, мне оторвало ногу!

— Неужели? — и герцог галопом погнал лошадь вперед, где маршировала его пехота. — Вперед! Не давайте им остановиться! Вперед!

Полуживые от усталости солдаты шли вниз по склону, который защищали весь день. Медленно, словно не веря, они осознавали, что победили. Они победили, ей-богу, они победили! А на востоке небо осветили вспышки новых орудий, и закатное солнце играло на темных мундирах войск, обрушившихся на дальний фланг французского склона. Пруссаки, наконец, пришли.

Полк английской легкой кавалерии, который берегли, чтобы прикрывать отступление, теперь направлялся вперед, чтобы пожать плоды победы.

— Восемнадцатый! — скомандовал полковник. — За мной!

— В ад!

Рожок пропел десять резких нот. Всадники помчались вниз по склону, сметая уцелевших французов и рубя артиллеристов, не покинувших еще орудия. Тут они увидели резервный батальон Гвардии, строившийся в каре на вражеском склоне холма. Каре пятилось назад: гвардейцы старались отступить в полном порядке, чтобы в другой день снова сразиться за императора.

Английские сабли взломали каре.