Большего несходства нельзя было себе и представить. На лице кардинала Ксиен Кван Мина, который до сих пор не промолвил ни слова, что не переставало тревожить Гаспара, застыла улыбка, обнажавшая два крохотных клыка, улыбка, которая, хоть и показалась Гаспару вначале выражением величайшей искренности, ясным и очевидным проявлением кротости и доброты, свивших гнездо в его сердце, теперь вызывала у него некоторые подозрения, поскольку клыки и эта словно приклеенная улыбка придавали кардиналу зловещий вид восковой куклы. Что касается африканца, то, как правильно заметил его высокопреосвященство кардинал Джузеппе Кьярамонти, Гаспару была известна его слава зкзорциста, несмотря на то что он уже удалился от дел, хотя не столько по причине возраста и многочисленных недугов, которыми страдал, сколько — и прежде всего — из-за слишком частых выступлений перед телекамерами, когда он лет пять тому назад проводил сеансы экзорцизма и вел немыслимые, чуть ли не еретические речи, что и стоило ему в свое время нескольких предупреждений, равно как и формального запрещения выступать на публике и постепенного, но окончательного отдаления от курии. Кроме того, опубликованные им книги слишком редко ссылались на ученые источники и в конечном счете оказывались ненаучными, что не снискало ему симпатии и уважения ватиканских богословов. Действительно, в некоторых инстанциях его обвиняли в колдовстве, в том, что он недопустимым образом смешивает анимистские тезисы с евангельским словом, и даже в том, что во время некоторых своих обрядов он использует проткнутых иглами тряпичных кукол и обезьянью кровь. Для вящего позора некоторые дешевые комики издевались над ним в телешоу. Брат Гаспар задался вопросом, как и ради чего кардинал Малама удостоился присутствия в этом важном синклите столь высокопоставленных и суровых церковных иерархов. Так или иначе, африканский кардинал не сводил глаз с брата Гаспара: взгляд его был тусклым и совершенно невыразительным, так что брат Гаспар даже испугался, что до ушей кардинала каким-то загадочным образом дошел слух о назначении его, брата Гаспара, архиепископом Лусаки, что, по логике вещей, вряд ли было тому очень приятно. Однако дело в том, что, как скоро заметил Гаспар, не только его высокопреосвященство кардинал Малама пристально его разглядывал, но и прочие пятеро присутствующих вонзили свои взоры в монаха, словно ожидая, что из него сейчас посыплются бесчисленные откровения и разоблачения. Маленькие клыки кардинала Ксиен Кван Мина торчали между губ, и перед глазами брата Гаспара все поплыло в дымке, как перед обмороком.

— Ваши высокопреосвященства, — сказал брат Гаспар, — где здесь уборная?

Их высокопреосвященства переглянулись, и после показавшейся бесконечной паузы кардинал Кьярамонти прокаркал:

— Налево, в конце коридора.

Брат Гаспар встал и, выйдя из зала, свернул налево, как ему и сказали, и добрался до сортира: страх и голод в равной степени мучили его.

Когда монах вернулся, на лице его, должно быть, отражались одновременно недомогание и паническая растерянность, почему кардинал Кьярамонти спросил:

— С вами все в порядке, брат Гаспар? У вас странный вид.

— В полном порядке, — нашел в себе силы ответить брат Гаспар, — хотя, говоря по правде, я голоден. Некоторые обстоятельства, которые не заслуживают ни упоминания, ни того, чтобы я на них останавливался, обременяя ваши высокопреосвященства своими личными неурядицами, никак не идущими к делу, однако эти обстоятельства, повторяю, привели к тому, что за прошедшие сутки у меня и маковой росинки не было во рту. Не могли бы вы попросить, чтобы мне подали сандвич и кока-колу?

Кардинал Джузеппе Кьярамонти посмотрел на него с удвоенным любопытством, но затем встал, подошел к телефону, снял трубку и, выдержав паузу, как показалось бедному монаху, не без заднего умысла, спросил, ни к кому отдельно не обращаясь, не проголодался ли кто-нибудь еще и не пожелает ли кто-нибудь кофе или лимонаду.