Мысленно в моей голове пронеслись все эти долгие годы, на протяжении которых я неоднократно выпивал и обедал с Шемпионом, но ни разу не мог предположить, что он продолжает работать на департамент.

Мое молчание было, видимо, воспринято Шлегелем как неверие в его слова, и он добавил:

— Все это было хорошо в свое время. Он часто бывал в Египте, Алжире, Тунисе. Торгуясь с клиентами по поводу цен на дыни, морковь, картофель и прочие овощи-фрукты, он всегда был начеку, высматривал что надо, беседовал с нужными людьми. Все это было нам на руку. И тот путь, по которому прошел Шемпион, продавая оружие разношерстным террористическим группировкам, тоже оказался для нас очень полезным.

— А с чем связан его уход из нашей системы?

Шлегель сплюнул крошку табака, прилипшую к губе, с такой силой, что мог бы завалить целого быка. И только потом ответил на мой вопрос:

— Значимость обратной информации стала падать. Шемпион заявил, что французы стали все в большей степени подозревать его, а это становилось чрезвычайно опасным. Решение о том, чтобы отпустить его на все четыре стороны, было принято на самом высоком уровне. И я считаю, что это было разумное решение. В чем-в чем, а в умении элегантно расставаться вам, англичанам, не откажешь! В свое время вы с этим Шемпионом сработали просто на отлично!

— А теперь?

— А теперь один малый из службы безопасности Германии возмечтал о лаврах… Ему удалось накопать кое-что о финансовых делишках Шемпиона. Теперь немцы задают нам вопросы об этих автоматах в Аккре.

— Иными словами, Бонн впал из-за этого в истерику, и в этой ситуации нам ничего другого не оставалось, кроме как завыть с немцами в унисон?

— Если бизнес Шемпиона обернется крупным скандалом, то они обвинят нас во всех грехах за то, что мы дали ему возможность вот так запросто выйти из игры.

— Но, может, это и не было таким уж большим грехом?

— Может, и так, — ответил Шлегель с явной неохотой. Затем он вновь взял в руки мое донесение, так некстати реабилитирующее Шемпиона, и добавил: — Только эта твоя писанина вряд ли поможет делу.

— В таком случае я готов предпринять очередную попытку. Возможно, она окажется более эффективной, — с деланной готовностью предложил я.

Шлегель небрежно бросил мое донесение на полированный стол. Затем извлек из небольшого бокового шкафчика бутылку минеральной воды и малюсенький пузырек с горькой настойкой «Ундерберг». Плеснув немного этой настойки в стакан с водой и размешав все это шариковой ручкой, он спросил:

— Хочешь глоток?

— Незаменимая вещь после похмелья! Жаль только, что от нее еще сильнее голова раскалывается, — не удержался я от желания съязвить.

— А я обожаю, — невозмутимо, смакуя каждый глоток, ответил Шлегель.

Я взял со стола донесение и уже собрался уходить, когда Шлегель неожиданно прервал свое упоительное занятие и произнес:

— Все это обернется отвратительной мышиной возней. Дохлое дельце… Терпеть не могу заниматься работой, где приходится копаться в собственном же белье! Поэтому советую тебе учесть, что если ты не станешь пытаться прикрывать этого Шемпиона, то не навредишь ни мне, ни себе самому.

— Благодарю за совет, но мне уже читали лекцию по этому поводу в ЦРУ на симпозиуме по проблемам коммунизма еще в 1967 году.

— Действительно, Шемпион как-то спас тебе жизнь, — не обращая внимания на мои слова, произнес Шлегель, — но если ты не в состоянии забыть об этом, то просто и откровенно скажи о том, что хочешь выйти из этой игры.