Сэма посетила смутная догадка, что она была рядом с ним главным образом потому, что иногда он брал ее в компанию Грэя Грэхема.

— И замечательно, что он избавил меня от этой мелкой шлюшки, — говорил он после, уже сам себе, полулежа в кровати с бутылкой пива в руке. Дрянь это — пить пиво после вина и шампанского, к тому же в гордом одиночестве, к тому же в свой день рождения, а что делать?

Пожалуй, если бы Грэй сделал это по-тихому, ну в крайнем случае в узком кругу, Сэм еще и спасибо бы ему сказал. Подулся-подулся, а потом сказал. Или с самого начала сделал бы вид, что ничего не произошло. А так… гнусно получилось. Когда Сэм был маленьким, его тетка как-то сказала ему, что у него больное самолюбие. Кажется, дело было в том, что он наотрез отказался идти на детский праздник с распухшим от пропущенного мяча носом. Это было еще до того, как он близко сошелся с Грэем. В последующие годы он с усмешкой вспоминал этот случай. Если у него и больное самолюбие, то уж не в смысле «ранимое», а в смысле «странное до крайности».

В общем, это странное до крайности самолюбие, которое он долго и старательно заталкивал в самые отдаленные уголки своей души, иногда вдруг неожиданно давало о себе знать. Выпирало наружу, как воздушная подушка в автомобиле его дяди… Вот и на этот раз тоже. Спустя ночь и полдня Сэм уже искренне корил себя за то, что так бурно отреагировал на… мм… бестактность Грэя и беспардонную подлость Эвелин. Если бы он вовремя себя обуздал, у него сейчас не было бы девушки, но был бы друг. А так — ни того, ни другого.

Об этом Сэм печалился и теперь, сидя в кафешке и поедая свой ланч под тихий шум дождя, громкое урчание допотопных кофе-машин и каких-то еще машин на адской кухне, которая располагалась прямо за стойкой кассы, и выкрики официантки-кассирши. Сегодня дежурила Мэган, самая голосистая из всех девушек в «Одиноком желуде». Этого недостатка не покрывал даже внушительных размеров бюст, очень мягкий на вид (изрядная его часть виднелась в вырезе форменной блузки).

Сэма удручало все, начиная с того, что ему уже стукнуло двадцать восемь, и на носу уже кризис тридцати лет, то есть пора бы задуматься о том, что работа так себе, ни дома своего, ни жены, и заканчивая дождем. Естественно, шум в запруженном любителями дешевых и калорийных ланчей кафе включен в список.

Когда Грэй вошел — стеклянная дверь, тугая, между прочим, распахивается, и на пороге появляется он, в футболке с темными пятнами от воды и до крайности недовольным лицом, — Сэм напрягся. Это естественно: любой самец напрягается, когда видит самца крупнее, сильнее и опаснее себя. Самки, как правило, реагируют обратным образом: расслабляются. Это и понятно: сильный самец для другого, более слабого, — угроза, а для самки — надежда. На счастливое продолжение рода и собственную безопасность под его могучей защитой.

Спасаясь от чувства опасности и напряжения, с ним связанного, Сэм всегда стремился быть к Грэю поближе. Вот и сейчас он ощутил почти непреодолимое желание подняться ему навстречу или хотя бы небрежно эдак махнуть рукой.

Грэй его увидел почти сразу и насупился пуще прежнего. Как будто это ему, а не Сэму, приходится тональным кремом замазывать скулу с кровоподтеком, чтобы покупатели не пугались.

За синяк он обижался едва ли не больше, чем за Эвелин.

Мысль об этих двух неприятностях навеяла на Сэма такую тоску, что ему захотелось напиться пива, устроить пьяный дебош и никогда не вернуться на работу. Пусть его уволят, тогда уж точно никто не посмеет смеяться над внушительным списком его неприятностей.

Он сделал вид, что смотрит вовсе не на Грэя, а куда-то ему за спину. Вроде бы и взгляд отводить не нужно, но и в глаза можно не смотреть…

И Грэй никогда не подошел бы первый, если бы проклятый дождь не разбудил в нем досады, которую нужно было куда-то излить.