— Прошу тебя: оставь меня в покое! Оставь меня в покое!

— Нет, я не оставлю тебя в покое. Это слишком глупо. Любой на моем месте поступил бы, как я. Даю слово, ты что-то скрываешь. Ведь в конечном счете твои доводы не выдерживают критики.

Я и сам прекрасно знал, что мои доводы никуда не годятся. И тем не менее пытался ей сопротивляться.

— Ладно! Допустим, завтра я побегу к издателю. И что я ему скажу, а? Почему я не указал своего имени в конверте? Тут еще он мне поверит. Ну а все остальное? Я не уезжал в путешествие… Не болел. А значит?..

— Но ты расскажешь ему все то, что рассказал мне… Что успех тебя пугает, ты боишься, что не сможешь так же хорошо написать следующую книгу. И потом, неужели ты воображаешь, что ему есть дело до твоих мотивов? Он до смерти обрадуется возможности возобновить вокруг твоего имени рекламную шумиху.

Все это представлялось очевидным. Я замыкался во враждебном молчании, тогда как Матильда неутомимо кружила вокруг меня, отыскивая новые доводы.

— Я залезу в долги, — пригрозила она, — вот тогда тебе поневоле придется решиться.

И она привела свою угрозу в исполнение. Для начала купила себе два летних платья. То было далеко не разорение, но довело меня до белого каления. Мы превращались в противников, которых уже ничто и никогда не могло примирить. Затем она купила ручные часики и с готовностью показала их мне. Такие часики вряд ли стоили больших денег — Матильда поступала осмотрительно. Главное — изводить меня. В этом и заключалась ее новая тактика. Скандалы сменились спокойными намеками на наше будущее материальное благополучие, как будто мы уже договорились, что рано или поздно я сдамся. Матильда в открытую строила планы. Так, она мне объявила:

— Знаешь, я видела потрясную квартирку в шестнадцатом округе: четыре комнаты, терраса с видом на Булонский лес. Ты не хотел бы пойти ее посмотреть? Едва удержавшись от пощечины, я схватил Матильду за плечи и стал трясти:

— Я тебе запрещаю! Запрещаю! Меня душил бессильный гнев. Она осторожно высвободилась.

— Ладно! Не будем больше об этом. Однако согласись, что принимать журналистов, фотографов у нас в квартире…

На следующий день на ее туалетном столике красовался флакон дорогих духов от Ланвена. Она объяснила мне спокойным тоном, приводившим меня в бешенство:

— Мне выдали компенсацию. Надеюсь, не в последний раз, поскольку ателье Мериля выкупают, а тем, что новые владельцы возьмут меня на работу, и не пахнет. Но ведь все это теперь уже не имеет никакого значения, правда?

Она ничегошеньки не понимала, кретинка. Я чувствовал себя затравленным зверем. И пусть мои волосы теперь стали короткими, а борода отросла, чего Матильда, похоже, и не заметила, я все еще узнаваем и очень долго останусь им. Я все еще походил на «казака» с очень светлыми глазами. Нет и еще раз нет! О том, чтобы раскрыть инкогнито, не может быть и речи. Мне исключительно повезло, что я ускользнул от следствия. Хотя, впрочем, дело еще не закрыто. Я не могу показаться на людях. Но что, если эта дура направит кредиторов по моим следам? А тут еще произошел инцидент, который навел меня на серьезные размышления. Я спускался в лифте. И в этот момент заметил разносчика телеграмм, который взбирался по лестнице. Обыденная сцена, она прошла бы мимо моего внимания, если бы консьержка, подметавшая вестибюль, мне не сообщила:

— А к вам как раз понесли пневматичку, господин Миркин.

— На мое имя?

— На имя вашей жены.