Острая стреляющая боль… Нелегко заглянуть самому себе в этот уголок. Я сгибаюсь так, что хрустят позвонки, и вижу красноватый волдырь. Так оно и есть — один к одному. Я выпрямляюсь в изнеможении. Боль вполне выносимая. Что нестерпимо, так это картина двух сблизившихся тел, такое наглядное воспроизведение любовной сцены… «Ах! Я тебе сделал больно, дорогая. Прости меня. Дай-ка…»
Он приближает губы к ожогу, а на кровати корчусь я сам. Убить его! Убить его немедленно! Но сначала сорвать с него маску. Я снова одеваюсь. Жгучая боль от ожога усиливается при соприкосновении с материей одежды. Эта боль продлится несколько дней. Я обещаю себе убить его раньше, чем она прекратится. Телефонный справочник лежит в стенном шкафу. Я открываю его на нужной странице. Частным агентствам не хватило одной колонки. Я отметаю самые крупные — те, которые себя рекламируют. Они должны стоить слишком дорого. И выбираю наудачу агентство Жозефа Мерлена — «Сыскная работа любого характера. Гарантия конфиденциальности». Вот его стоит попросить о безотлагательном свидании. На другом конце провода звучит хриплый голос:
— В шесть часов? Очень хорошо. Если это по поводу слежки, то захватите с собой фотографии.
Я ожидал, сам не очень-то знаю чего… возможно, подробного разговора, наводящих вопросов, проявления интереса, поскольку мой случай совершенно особый. Помню нашего старого полкового врача — близорукого майора… Нас было несколько десятков в длинной веренице. «Повернитесь… дышите… покашляйте… Следующий!» Мерзко! С того момента, как женщина начала вам изменять, мерзким становится все. Я вынимаю вторую сигарету. За последние недели я выкуриваю их по полсотни за день.
На тротуаре я пытаюсь сориентироваться. Я уже не помню, где оставил свою малолитражку. Скорее доберусь на метро. И потом, у меня потребность окунуться в толпу. Когда я поднимаюсь на поверхность, на станции Франклин Д. Рузвельт, уже без четверти двенадцать. Магазин Мериля в двух шагах отсюда, на улице Пьера Шаррона. Бедро болит. Мне слишком жарко. Я чувствую себя обозленным, как собака, которую часто бьют. Задерживаюсь у витрин, где выставлено изящное нижнее белье, колготки, думаю, возможно, о предстоящем разговоре, конкретных вопросах.
— Скажите, а мадам Миркин еще тут?
И сразу тайна, засекреченность. Продавщица уходит в глубь магазина шушукаться с девушкой, у которой фиолетовые глаза и украшения на шее вроде как из металлической проволоки.
— Она только что ушла, мсье.
— Вы не знаете, куда именно?
— Нет, мсье… Должно быть, в снэк-бар [].
— Одна?
— Да, мсье.
Пришел в снэк. Сплошные головы. Я замечаю Линьера, который перекусывает наскоро. Он занимается рекламой. Я пожимаю ему руку.
— Мою жену не видел?
— Она что-то пила тут, каких-нибудь пять минут назад.
— Тип, который был с ней, — ты его знаешь? Наивный, он попадается на крючок.
— Нет.
— Высокий брюнет, худощавый?
— Нет, он скорее низенького роста. Волнистые волосы, что-то восточное.
— А? Да, понял.
Я ничего не понял. Но знаю, что играю в дешевой бульварной комедии. Мужчина, о котором идет разговор, не Мериль. Тогда кто? Клиент? Кто-нибудь из дирекции? Некий приятель?.. Или же тот, кого я ищу? Линьер указывает мне на стул напротив.
— Ты что-нибудь закажешь?
— Спасибо, нет.
Я напускаю на себя вид человека, страшно занятого, хотя в общем-то жизнь ему улыбается.
— Я их разыщу — они где-нибудь поблизости. Пока, старина.
Теперь мне не остается ничего иного, как шнырять вокруг, с роем вопросов в голове, которые донимают меня, словно мухи. |