Отголоски моей прошлой жизни стали все чаще возвращаться ко мне. Теперь, когда Усермаатра и Медовый-Шарик покинули этот мир, те стены сознания, что удерживали меня в пределах обязанностей моей второй жизни, стали подаваться. С шести лет я знал, как был зачат, однако, пока были живы Медовый-Шарик и Сесуси, я не искал большего знания о моей первой жизни — мне было достаточно того, что я отличался от других.

Теперь же, прогоняя мою скуку, стали приходить образы другого человека, которым я был когда-то. Посреди возвышенного обряда перед моими глазами вдруг возникала Медовый-Шарик, и она была молодой, а ее кожа красной от огней ее алтаря и душевного напряжения, которого требовала ее магия. Ее огромные груди колыхались предо мной.

Среди нас было известно, что Сет способен нарушить молитву, посылая соблазнительные образы, но я знал, что эти картины приходили из моей памяти, а не мечтаний. Ибо мне они представлялись естественными, и вряд ли могло быть так, что несчастный Бог стал бы мешать моим обрядам. Затем я вспомнил, как чувствовал себя в юности, когда учился писать. В такие моменты, казалось, внутри меня просыпался какой-то сильный человек, который с жадностью глядел на едва ли понятные ему знаки. Я же мог читать их свободно. Однажды, в обычном бодрствующем состоянии, я ощутил себя словно во сне, так как обнаружил, что сражаюсь при Кадеше и познал объятия Нефертари. Хотя я не могу сказать, что первая жизнь возвращалась ко мне во всей своей определенности, но мое сознание прояснилось достаточно, чтобы эти воспоминания вызвали во мне крайнюю неудовлетворенность. Я чувствовал свое превосходство перед остальными. Теперь, будучи Верховным Жрецом и распоряжаясь такими сокровищами, какие никто не смог бы накопить, я все же не имел и золотой чаши, которую мог бы назвать своей собственной. Поэтому для меня стали интересны богатые люди. То, что наш Фараон правил в одном городе, а великие храмы располагались в другом, открывало врата для огромного богатства. Отчего, не могу сказать, разве что дело в том, что богатые люди не осмеливаются открыто показать то, что они обрели, так как должны пребывать в трепете от близости к Фараону. Однако теперь в Фивах богатым было гораздо проще приобретать себе поблажки в загробном мире. Можно сказать, что тысяча богачей рядом с Храмом заменяют Фараона, притом что они и не являются равными Ему. Я окунулся в их удовольствия и стал самым недостойным Верховным Жрецом, конечно же, я не мог спать по ночам от мыслей о тех богатствах, что ежедневно хоронят в Городе мертвых Западных Фив. Я не только знал обо всех мерах предосторожности, защищавших те гробницы богачей, но даже имел список, выполненный самым великолепным письмом — почерк наших лучших храмовых писцов был изысканным! — какие именно драгоценности и части позолоченной мебели замуровывали в их погребальных покоях.

Я также знал некоторых из предводителей разбойников в тех краях. Я не забыл того, что Усермаатра поведал мне о грабителях из деревеньки в Западных Фивах, и, когда время от времени кого-нибудь из этих людей ловили, я посылал весточку его семье до того, как он нес наказание. Настала ночь, когда я поднялся со своей постели, где сон бежал от меня, и, к большому удивлению паромщика, пересек реку на пароме, принадлежавшем нашему Храму. В ту ночь я сам прошел весь путь до деревни воров, чтобы сделать необходимые приготовления.