Изменить размер шрифта - +
Герой египетского романа, которому удается четырежды родиться на протяжении ста восьмидесяти лет, позволил мне выйти за пределы не только личности, но и самой истории. Эта возможность захватила мое воображение…

Я не раз говорил, что этот египетский роман милей мне любой из моих жен. Я оставляю его на год-два и возвращаюсь назад, а он говорит мне: „Ты выглядишь усталым, ты вернулся издалека, так позволь мне омыть твои ноги". До сих пор я мог без затруднений возвращаться к нему. Но роман подобен этому мистическому существу — хорошей женщине. Нельзя вечно злоупотреблять ее терпением. Поэтому я думаю, что настало время кончить египетский роман. Пришло время…

Я начинал, как всегда опережая собственное понимание предмета. Сколько раз я и раньше убеждался в том, что сам процесс работы над книгой высвобождает какие-то дремлющие в нас возможности. Лучшее, что удается написать, рождается именно из этого источника. Мне самому было странно мое увлечение Древним Египтом… вдруг — такое отдаленное прошлое, совершенно иная культура. Я ничего не знал о Древнем Египте, но какой-то инстинкт влек меня к нему… Это была и магия незнакомого языка. Я немного занимался языком Древнего Египта, и меня увлекла его диалектика, его экзистенциальная чувствительность, столь прекрасно воплощенная в самой культуре этого периода его истории. Так, например, слово „магнетизм" одновременно означает и „ты", то есть оно говорит о том, что два человека, обмениваясь взглядами, ощущают игру неких сил. Сегодня мы говорим о „вибрациях", но это лишь бледная тень мироощущения древних египтян, каждое слово языка которых столь прочно и тонко было связано с множеством других слов… Я попытался мыслить как египтяне, создать новую психологию… Эта книга подобна археологическим раскопкам. Я не думал писать произведение такого большого объема. Но чем глубже я копал, тем больше я находил интересного и тем больше мне хотелось продолжать раскопки… Количество меняет качество. Боюсь, что длинная книга — анахронизм. Но чтение длинной книги становится частью вашего опыта, она вплетается в вашу жизнь… Не мне судить о результате моих многолетних усилий, но более чем когда-либо я был убежден, что действительно большая книга способна продолжить свою жизнь в сознании читателей, менять их жизнь…

Пока длился мой „роман" с египетским романом, я написал несколько книг о современности. …Но я не оставил свой давний замысел. Мне уже, видимо, не придется углубиться в жизнь Древней Греции или Рима, но я хотел бы в следующей части задуманной трилогии, которую открыл роман «Вечера в древности», перенестись на два-три века в будушее и написать роман о космическом корабле… Это будет головокружительно трудно… Третий роман, на который я очень рассчитываю, если мне доведется его написать, будет о современности. Есть у меня кое-какие припрятанные козыри, о которых я пока умолчу. Они-то и позволят мне связать воедино Древний Египет, космический корабль будущего и современность. Хочется верить, что я смогу соединить их столь же естественно, как три ствола, растущие из одного корня, или, если вспомнить символику мифов Древнего Египта, это будет трезубец — мистический фаллос Осириса. Если я смогу претворить в жизнь весь этот замысел, он позволит мне заглянуть в совершенно новые области, писать шире и лучше. Не знаю, смогу ли осуществить задуманное».

 

* * *

Подобно машине времени, роман Нормана Мейлера «Вечера в древности» переносит читателя на три тысячелетия назад, ввергая его в поразительно живой мир Древнего Египта времен правления Великого Рамсеса II и его потомка Рамсеса IX, эпох, исполненных кипения вечных человеческих страстей и объединенных чудесной жизнью главного героя романа.

В увлекательном повествовании Мейлера жизнь Богов, исторических персонажей и вымышленных героев разворачивается в едином потоке бытия, в котором миф и реальность неразделимы, поскольку, как заявляет автор в эпиграфе к роману, он верит в то, что множество человеческих сознаний «могут перетекать одно в другое и таким образом создавать или выявлять единое сознание, единую энергию… И наши воспоминания есть часть единой памяти, памяти самой природы».

Быстрый переход