Теперь уже некогда стучать машинкой, да и заказчицы, перепуганные корью, боятся нести работы. Мама разрывается между тремя постелями, делит себя на три равные части между тремя драгоценными для нее больными.

— Мама, пить! Пить хочу! — срывающимся от жара голосом пищит Шура, которая плохо переносит всякие болезни, а эту корь особенно.

И мама несется с теплым, только что приготовленным лимонадом для своей больной девочки.

— Пей, моя родная, пей! — говорит она, нежными руками приподнимая с подушек белокурую голову подростка-дочери.

Шура отведывает питье, морщится и пищит:

— Фу, гадость какая! Теплая! Точно чай! А мне холодненького хочется и кисленького… Здесь совсем и лимона не положено, мама!

— Нельзя холодненького, деточка, доктор запретил!

— А я хочу! — капризно тянет Шура, готовая разрыдаться.

Володя не может вынести противной липкой мази, которою велено натирать детей. Его тошнит. И процесс болезни идет у него одного острее, чем у сестры и брата. Мама с тревогой смотрит в его осунувшееся личико, и ее собственное лицо делается изжелта-бледным от страха.

— Володя, душа моя, тебе очень нехорошо? — спрашивает она чуть слышно.

А тут еще заливается, плачет Ленька. Он отломал голову оловянному солдатику, ревет во весь голос и демонстративно требует маму к себе.

Совсем кстати приходит доктор. Выстукивает, выслушивает детей, прописывает лекарства. За лекарством опять-таки бежит мама. Посылать некого. Прислуги у них нет. И бульон им варит она же, и кормит всех троих с ложечки, и всю ночь дежурит у их постелей, не смыкая глаз. А чуть забудутся дети, вынимает начатое вязанье из кармана и работает над кружевом всю ночь. Кружева, когда они будут готовы, можно выстирать, и зараза от кори не пристанет к ним. А их охотно покупают у нее на рынке.

Всегда и всюду поспевает она. Надо поспеть. Она одна работница в семье. Дети малы. Их надо выходить, поставить на ноги. Она должна успевать работать. Она не может иначе. Она — мать.

Корь, к счастью, не оказалась опасной. Дети спасены. Все трое. Марья Ивановна воспрянула духом. Кроме того, старших двоих удалось, благодаря усиленным хлопотам, устроить на лето на казенную дачу. А Леньку пристроить за плату к знакомым в деревню.

Снова появились заказчицы. Стучит день и ночь машинка. Кроме того, надо обшить детей. Неловко, едут "на люди"… Чтобы не смеялись над ними. Сохрани Бог. Они не сироты какие-нибудь. У них мать!

А дети уже строят планы на предстоящее лето, волнуются, радуются, мечтают. Они счастливы, что едут на дачу, впервые после смерти папы! Они увидят лес, поле, реку… Будут ходить за ягодами, за грибами, удить рыбу… И все из-за кори, будь благословенна, милая корь!

На перроне вокзала, куда мама пришла проводить своих старших ребяток (Леньку увезли в деревню неделей раньше), Володе внезапно бросилась в глаза перемена, происшедшая за последнее время с мамой: ее исхудавшая фигура, усталое измученное лицо. И впервые радующемуся отъезду и предстоящему приятному лету мальчику пришла в голову мысль:

— Как мама бедная устала, осунулась… А мыто, эгоисты, уезжаем, и горя нам мало…

Сердце дрогнуло от жалости… От острой боли. Володя кинулся было к матери с готовым предложением остаться с нею дома, утешить ее, разделить ее одиночество, но… Прозвенел третий звонок… Поезд тронулся, мама едва успела перекрестить детей и выпрыгнуть из вагона. И они поехали…

Золотая свирель

Голубое небо красивым нежным пологом повисло над зеленым дворцом короля Доба.