— Абсолютно верно. Абсолютно, — закивал Левицкий. Губы его дрожали, и он не сводил с Виталия преданных глаз.

— Махинации эти могут быть связаны с утаиванием каких-то денег, видимо. Не так ли?

— А что же ещё? Конечно, их интересуют только деньги.

— Тогда в этом должны быть замешаны и кассиры. Через них идут деньги.

— Конечно, замешаны. Одна из них, кстати, жена этого Горохова. Чудовищная женщина. Жадность непомерная, уродлива, ка… как кикимора, и коварна, как колдунья. Шекспировский образ!

— А другая кассирша?

— Майка? Потаскуха. Любовница этого Горохова, оказывается.

— Ничего себе квартет! — усмехнулся Эдик. — Интересно, кто дирижёр?

— А я не желаю с вами разговаривать! — раздражённо откликнулся Левицкий, не поворачивая головы. — Я на вас персонально буду жаловаться генералу… — Он снова назвал ту же фамилию. — Вы мне моральные пытки не устраивайте!

— Да-а, — покачал головой Лосев. — Мы даже не ожидали, что у вас такое опасное окружение, Вадим Александрович. Вернее, что вы себя окружили такими людьми. Как вы полагаете, каким образом в этих условиях может идти хищение денег?

— Понятия не имею, — нервно пожал плечами Левицкий. — Я ведь только предположил. Но я устал. Устал! Я ничего уже не соображаю…

— Вы хотите отдохнуть, или, может быть, пригласить врача?

— Я хочу уйти.

— Но разговор у нас не окончен, — мягко возразил Лосев.

— Всё равно я хочу уйти. Я вам напишу всё, что знаю. Клянусь. А сейчас я хочу уйти, у меня больше нет сил…

Он в изнеможении откинулся на спинку стула.

Даже внешне Левицкий поразительно изменился за время этого недолгого разговора. Ничего уже не осталось от того самоуверенного, надменного и обаятельного красавца, который зашёл в эту комнату всего какой-нибудь час назад. Сейчас на стуле сидел всклокоченный, обессиленный человек с посеревшим лицом, тусклыми, злобными глазами и съехавшим набок галстуком. И всё это случилось во время, казалось бы, совсем безопасного для него разговора, когда он сам трусливо разоблачал и топтал своих приближённых.

— Речь у нас с вами пойдёт о серьёзных преступлениях, к сожалению, — строго сказал Виталий. — Очень серьёзных, Вадим Александрович. И должен вам сказать, что на вашем месте…

— Я никому не желаю быть на моём месте! — чуть не плача, закричал Левицкий, трагически воздев вверх руки. — Меня обманули! Меня погубили! Можете вы это понять? Погуби-ли!

— Будьте уверены, мы всё выясним, кто там у вас кого погубил, — сказал Эдик. — И вот если вы нам…

— Отпустите меня, — простонал Левицкий. — Я хочу домой… Я хочу умереть дома… Я покоя, наконец, хочу! Поймите вы, ради бога! Покоя!

— Вам нужен врач, — покачал головой Виталий. — Сейчас мы его вызовем. И вам станет легче. Тогда и продолжим разговор. Ну, а в крайнем случае перенесём…

— Нет! — воскликнул Левицкий, театральным жестом как бы отстраняя что-то от себя. — Нет! Я не желаю к вам возвращаться! Спрашивайте. Я всё скажу, что знаю. — Он перешёл на драматический шёпот. — Всё-всё, что знаю, что слышал, что видел, о чём догадывался… — И вдруг он снова взорвался, стукнул кулаком по краю стола. — Спрашивайте, вам говорят!

«Истерик, — подумал Виталий. — Тряпка, истерик и, конечно, жулик ко всему». Его охватила брезгливость. И он сказал:

— В таком состоянии с вами бесполезно разговаривать.