— Иди в жопу! — хмыкнул я.

— Сам дурак! — не растерялся друг.

— Короче, эти переговоры поломались — несите новые! — решительно сказал я и встал с кресла.

* * *

«… На поле танки грохотали, солдаты шли в последний бой

А молодого командира несли с пробитой головой

А молодого командира несли с пробитой головой

По танку вдарила болванка, прощай родимый экипаж

Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж

Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж…»

Нестройный хор голосов старательно выводил слова культовой песни заплетающимися языками. Их было слышно еще задолго до того, как мы зашли в Храм Королевы.

«…Машина пламенем объята, вот-вот рванёт боекомплект

А жить так хочется ребята и вылезать уж мочи нет

А жить так хочется ребята и вылезать уж мочи нет

Нас извлекут из под обломков, поднимут на руки каркас

И залпы башенных орудий в последний путь проводят нас

И залпы башенных орудий в последний путь проводят нас…»

Пели душевно, я аж заслушался: И когда зашёл внутрь большой пещеры, в шутку названной Алексом — Храм Королевы, то застал настоящую идиллию.

Паучиха Сонька, наконец, в жидкости почувствовала себя человеком, то есть пауком… то есть… Блин, короче хорошо она себя почувствовала. Даже гравитация планеты не мешала ей бултыхаться в новом бассейне, заполненном до краев «Розовенькой Особой». Вокруг валялись спящие, очень нетрезвые розовые гоблины, которые вообще-то должны были охранять Храм от посягательств дерзких сородичей, но вместо этого просто в усмерть нажрались.

«На ногах» была только группа «переговорщиков» — Максим Сергеич и Ветеринар, которые пили, но не сдавались. Сергеич прямо сейчас зачерпнул железной кружкой из бассейна и выпил, крякнул и занюхал волосами собрата-алкоголика.

Сонька же солировала, облокотившись на парапет, она пела сочным баритоном.

«… И полетят тут телеграммы родных и близких известить

Что сын Ваш больше не вернётся и не приедет погостить

Что сын Ваш больше не вернётся и не приедет погостить

В углу заплачет мать старушка, слезу смахнет старик отец

И молодая не узнает, каков танкиста был конец

И молодая не узнает, каков танкиста был конец

И будет карточка пылиться на полке пожелтевших книг

В военной форме, при погонах и ей он больше не жених

В военной форме, при погонах и ей он больше не жених!»

Сергеич всхлипнул и взмахнул навернувшуюся скупую мужскую слезу.

— Ну трэба ж! Якія добрыя песні нашчадкі прыдумалі! — он яростно зачесался. Почему он упорно не хочет менять свою «шахтёрское» тело с его сомнительным бонусом — я понятия не имел. — И Сонька малайчына!

— Так, алкашня! Ну-ка брысь отсюда! — приподнял я за шкирку оттопыривающуюся Группу Стратегического Планирования и Предсказания.

— Да ладно, командир, хорошо же сидели! — вяло запротестовал Ветеринар.

— Посидели и хватит! — решительно подтолкнул я их к выходу. — Чтобы через час в норме были! Идите! Нобель вас уже ждёт!

— Опять принудительное отрезвление? — нахмурился Ветеринар. — Не люблю!

— Тварь я дрожащая или право имею? — поддержал друга дед Максим.

— Херасе! Удивился я! А где это ты на белорусском хуторе Фёдора Михайловича нашёл? А, впрочем, я не хочу этого знать! Ну, тогда я отвечу тем же: «Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой!»

Сергеич нахмурился, судорожно припоминая что-то «к месту» и тут его лицо просветлело, и он выдал.