Внутри царил полумрак, скверно освещаемый простыми лампами, похожими на наши обыкновенные масляные лампы. Это удивило меня, поскольку большинство марсианских народов все еще пользуется почти неистощимым искусственным освещением, являющимся одним из благ, оставленным после себя шивами — сверхученой расой, уничтожившей себя согласно легендам и того немногого, что осталось от истории, в чудовищной войне много веков назад.

От них осталось лишь несколько бессмертных, понявших ошибочность своих путей и редко становившихся вовлеченными в дела людей. Они страшились, наверное, что могут повторить свои ошибки.

Я заметил об этом Хул Хаджи, и тот сказал, что у них некогда имелось такое же освещение, но пытаясь сделать новые осветительные приборы, подобные им, синие люди разобрали их на части и не смогли собрать вновь.

Эта информация усилила сложившееся у меня впечатление о жителях Кенд-Амрида и помогла мне понять, почему они стали тем, чем были.

Сочувствие причинам их безумия не изменило ни на йоту моего намерения попытаться, насколько будет в моих силах, вылечить это безумие.

Мы вошли за теми двумя в помещение, где нашли еще девять человек — все с той же неестественной прямой осанкой и неподвижным выражением лиц, как и у первых двух. Они, конечно, различались по физической внешности.

Первые два заняли свои места за круглым столом, где уже сидели другие девять. В центре стола, имевшего углубление, находилось нечто, значение чего я не смог понять с первого взгляда.

Это был человеческий скелет.

Буквально, мементо мори.

Первоначально — и, наверное, даже Одиннадцать теперь потеряли из виду свой первоначальный мотив — его поместили туда, чтобы напоминать им о смерти. Если врач прав, то именно страх перед напастью и заставил их создать эту неестественную государственную систему.

Следующее, что я заметил — это то, что за столом не хватает одного места. И все же, если вокруг стола было двенадцать кресел, то где же двенадцатый? Потому что правители Кенд-Амрида называли себя Одиннадцатью.

Я надеялся, что позже смогу найти ответ на это.

Все тем же ровным голосом человек, с которым я первоначально разговаривал, в точности сообщил другим, что произошло между нами. Он не сделал по этому поводу никаких личных комментариев и, казалось, не пытался передать ничего, кроме точной информации.

Когда он закончил, другие повернулись рассмотреть нас.

— Мы говорить, — сказал после минутной паузы первый человек.

— Нам выйти, чтобы вы могли решить? — спросил я.

— Нет нужды. Мы обдумываем факторы. Вы здесь не иметь значения.

И тут начался невероятный разговор между одиннадцатью людьми. Никто ни разу не высказал мнения, зависящего от его собственной личности.

Некоторым это может показаться привлекательным — разум правит эмоциями — но пережить такое было ужасно, потому что я вдруг понял, что личная точка зрения является необходимостью, если хочешь придти к сколь-нибудь реалистичному выводу, каким бы несовершенным он мог бы показаться.

Повторение всего разговора наскучит вам, но, в сущности, они обсуждали, смогут ли они, будучи полезными нам, получить что-то полезное для Кенд-Амрида.

Наконец они пришли к выводу, к которому по-моему, более сбалансированный человек пришел бы в течение нескольких минут. Коротко он сводился к следующему: если я объясню, как построить двигатель внутреннего сгорания и принцип его действия, они помогут мне отремонтировать мой.

Я знал, насколько опасным может оказаться дело, если я направлю это нездоровое общество по пути к настоящим техническим достижениям, но притворился, что согласен. При этом я имел в виду, что у них нет достаточного количества инструментов, необходимых для постройки многих двигателей внутреннего сгорания прежде, чем я смогу вернуться с подмогой и исцелить болезнь, явившуюся в Кенд-Амрид.