И они захохотали. Подкатил сиреневый автокар. Такие автокары доставляли пассажиров только на космодром.
Я сжал руку Биаты. Она сказала:
- Я пробуду там три недели. Ты понимаешь, как мне повезло. Только я одна с нашего курса! Вот если бы при мне вспыхнула Сверхновая! Вуд уверяет, что ждать недолго…
Она думала только об этой гипотетической Сверхновой звезде, которая, по расчетам астрофизиков, уже взорвалась где-то в безмерной космической дали тысячи лет назад. Ее микроосколки летят к нам, и лавина их нарастает с каждым мгновением.
На автокаре стояла только одна Биата, строгая и отрешенная.
- Ждем тебя! - сказал Костя.
- Благодарю. Обязательно загляну на ваш остров. Мы бежали с Костей, держась за поручни автокара. Внезапно она улыбнулась:
- Мы будем видеться, - и стала торопливо рыться в сумочке.
- Отойдите от автокара! Опасно! - прогремел робот Службы предохранения от несчастных случаев.
Автокар остановился у ряда кресел, возле которых стояли высокий сухощавый старик и пятеро студентов - две девушки и трое юношей в таких же комбинезонах, как у Биаты.
Студенты, судя по значкам на груди, были из Томского университета, а высокий старик - Джеймс Вуд, известный астрофизик, предсказавший вспышку Сверхновой. Когда автокар тронулся, Биата взмахнула рукой, в воздухе что-то блеснуло и со звоном покатилось по паркету.
Это были два металлических жетона. На одной стороне было написано: «Астрономическая обсерватория „Космос-10“. На другой стояло число „943“ - номер жетона и в скобках цифра „5“.
Каждый жетон давал право на пятиминутный разговор с космической станцией, то есть с Биатой.
Зажав по жетону в руке, мы с Костей провожали взглядом сиреневый автокар. Он объехал чуть ли не весь зал и захватил еще с десяток пассажиров, а затем скрылся в ярко освещенном входе в подземный туннель. Костя сказал в раздумье:
- Одно время у меня была мысль заняться астробиологией.
- Еще не поздно.
- Да, но…
- Что значит это выразительное «но»? - спросил я.
- Видишь ли, она сказала, что ее привлекает с некоторых пор и океан.
Несколько минут мы стояли молча. Костя иногда улыбался, глядя в пространство, а когда посматривал на меня, то в его взгляде я улавливал прямо-таки материнское сочувствие. Костя удивительно простодушный парень. Каждое движение его сознания или, как писали прежде, души проецируется на его полном лике. И не надо быть тонким психоаналитиком, чтобы понять его без слов. И в то же время он считает себя скрытным, загадочным человеком. Особенно это мнение укрепилось в нем после того, как мы познакомились с Биатой. Ему кажется, что он скрывает от меня свое чувство к ней, и это мучает его. Меня он почему-то не принимает всерьез как соперника. Как-то он сказал мне:
«Не обижайся, Иван, но ты и Биата несовместимы. Я это увидел сразу. Она очень эмоциональная, тонкая натура, возвышенная и в то же время необычайно целеустремленная. Я уверен, что из нее выйдет великий астрофизик. Ей нужен в жизни спутник совершенно особого склада, который бы дополнял ее и в то же время не выходил из ее поля. Ты же знаешь, что ваши поля чудовищно далеки. У тебя не тот психокомплекс! Пойми и не огорчайся. Будь философом!»
Костя был ярким приверженцем модной теории психологического поля.
Действительно, с полями у нас с Биатой не ладилось, а кривая Кости почти совпадала с ее кривой, и это окрыляло его. |