Изменить размер шрифта - +
Пройдет совсем немного времени – и она вновь станет такой, ка­кой была при первых

встречах, а может быть – и лучше прежней, ибо только теперь сознает свои обязанности и ответственность, которую налагает сделанный ею выбор. Ничего не помогало – Лукас

по-прежнему чувствовал себя отвергнутым, Афина же пыталась разделить себя поровну между супругом и сыном – отчаянно, но без­успешно, ибо постоянно приходилось выбирать

кого-то одного, и этим одним, разумеется, становился Виорель.

Сколь ни скудны были мои познания в психологии, я отвечал, что не впервые сталкиваюсь с подобными пробле­мами, что все мужчины в таких ситуациях чувствуют себя лишними и

ненужными, но это – пройдет, как проходило у большинства моих прихожан. Как-то раз Афина обмол­вилась, что, быть может, все же немного поторопилась – романтический образ

юной матери мешал ей в полной мере осознать всю сложность реальных, а не надуманных проблем, неизбежно возникающих после рождения ребен­ка. Но теперь уже поздно –

сделанного не воротишь.

Потом она спросила, не возьмусь ли я поговорить с Лукасом, который никогда не появлялся в церкви – то ли потому, что был неверующим, то ли – чтобы прове­сти воскресное

утро с сыном. Я изъявил готовность – пусть только придет по своей собственной воле. Но едва лишь Афина собралась попросить его об этом, как грянул настоящий кризис, и

Лукас ушел из дому.

Я посоветовал ей набраться терпения, но Афина была ранена, можно сказать, в самое сердце. Ее ведь однажды уже бросили, так что всю ненависть, которую она испытывала по

отношению к своей настоящей ма­тери, она автоматически перенесла на мужа, хотя впо­следствии, насколько я знаю, у них установились впол­не дружеские отношения. Но тогда не

было для Афины греха более тяжкого, чем разрыв семейных уз.

Она продолжала посещать церковь по воскресеньям, но после мессы сразу же возвращалась домой: сына-то оставлять теперь было не с кем, приходилось брать его с собой, а он

плакал, отвлекая молящихся. Однажды нам все же удалось поговорить, и она рассказала, что слу­жит в банке, снимает квартиру, так что я могу не беспо­коиться – «отец» (она

избегала называть имя бывшего мужа) выполняет свои финансовые обязательства.

А потом наступило то роковое воскресенье.

О том, что произошло на неделе, мне рассказал один из прихожан. Несколько ночей кряду я молил ангелов небесных вразумить меня и просветить, объяснить, что делать –

выполнять ли мне мой долг перед Церковью или перед людьми. Но ангелы ко мне не снизошли, и тогда я попросил совета у викария. Тот объяснил мне, что Церковь сумела выжить

лишь благодаря жесткому соблюдению всех своих догматов, а если бы мы начали делать исключения, то погибли бы еще в Средние века. Точно зная все, что случится, я хотел было

позвонить Афине, но она не оставила мне свой новый номер.

Руки мои дрожали, когда я поднял дарохранитель­ницу, освящая хлеб. Я произносил слова апостолов, пе­редаваемые на протяжении тысячелетий из поколения в поколение. Но

тотчас мысли мои обратились к этой юной женщине с ребенком на руках – новом воплоще­нии Пречистой Девы, чуде материнства и любви, – ко­торая, как всегда, стала в очередь и

постепенно продви­галась к алтарю, чтобы получить причастие.

Думаю, большая часть общины уже знала о том, что произошло. Все смотрели на меня, ожидая, как я поведу себя. Со всех сторон меня окружали праведники, греш­ники, фарисеи,

члены синедриона, апостолы, ученики, люди добрые и злые.
Быстрый переход