Кулагин. Понятно. То есть всем лётчикам надо срочно переходить на торговлю немецкими железками…

Маша. К этому идёт, Кулагин. И тут даже ты ничего не сможешь. Это ещё хуже, чем то, что со школой получилось. Сейчас хочешь ребенка выучить — тогда учи его сам, учителей нанимай, ещё чего — а в классе только напортят, искалечат… не физически, так морально. И хоть сам жизнь там положи, родные коллеги тебя так заплюют, затопчут, и от дела твоего пшик оставят один, трубы обгорелые и пни…

Кулагин (ловит Машу за руки). Тшш! Тихо-тихо-тихо. Это прошло. Это уже позади. Давно. Не надо снова…

Маша. Ладно тебе… утешитель. На себя посмотри…

Кулагин. А что я?

Маша. Да потому что ты как страус: голову под мышку, там тепло, мягко, никто не трогает, никто никого не ест… (Пауза.) Слушай, я тут подумала. Посчитала. Ребят спросила. Если немного поднапрячься, то к следующему лету на небольшую яхту можно будет наскрести. Такую, чтобы человек пять-шесть… Хочешь?

Кулагин подносит к губам стакан, но не пьёт, смотрит на Машу.

Кулагин. А квартиру Личке?

Маша. Ну… потерпит ещё годик-другой. Вспомни, как мы обходились.

Кулагин. Не. Мы неправильно обходились. (Беззвучно смеётся, что-то вспомнив). И потом… (Пьёт и морщится, глоток пошёл криво.) Я к воде — как-то без фанатизма. Самолётик бы…

Маша. Старый списанный кукурузник. Поставить его там у вас на пустыре — и курочить его, и курочить…

Кулагин. Не курочить, а курощать. Да, это было бы забавно… но если по правде, то поставить-то и некуда…

Маша. Все-таки у тебя полный отрыв от земли, Кулагин. Надо ж всё-таки чему-то полезному учить, а не этой выморочной лабуде.

Кулагин (ставит почти допитый стакан на столик). Нет ничего полезнее, чем уметь работать головой и руками. Ты же это знаешь, и знаешь, что не права, и поэтому злишься. Ты не злись. Просто ты делаешь своё дело, а я делаю своё…

Маша (срывается). Очень кучеряво получается, Кулагин. Делать своё светлое дело на мои низкие деньги…

Кулагин молча встаёт и выходит. Маша лупит ладонью по столику, потом срывается следом.

Маша. Кулагин! Вернись! Что за манера, чёрт!..

Кулагин запирается в душевой кабинке. Маша стоит под дверью и слушает, как льётся вода.

Квартира ведьмы.

Вещь возится в тёмном уголке, где у нее крохотный тайничок, смотрит те немногие вещи, которые остались «её» вещами и что-то для неё значат: большая красивая пуговица, замызганная ленточка, в которой угадывается бывший красивый бант и т. п. Вещь прижимает к уху половинку сломанных наушников, тихо раскачивается, как будто что-то слышит.

Яхта подходит к причалу, мы видим издалека, как женщины чмокаются, Слава с чувством жмёт Кулагину руку, девочка хлещет антенной машину, у которой, наверное, всё же сдохли батарейки, потом семьи расходятся, садятся по машинам…

Кулагин. Ой… забыл. Машка, ты не спросила, случайно, что значит «сикота цать»?

Маша (с очень серьёзным лицом). Спросила.

Кулагин. И что?

Маша. Это значит: «На старт, внимание, марш».

Кулагин. О-ё! Ни за что бы не догадался.

Маша. Потому что оно по-японски… Ладно, Кулагин, не грусти, прорвёмся.

Кулагин. Да я и не грущу. Просто завтра полёты, я тут задумался слегка…

Кулагин и его кружковцы на запущенном полусквере-полупустыре запускают модели.