— Чистая поэзия. А в этом с тобой состязаться трудно. Больше я не произнесу ни слова. Ты выбил у меня из рук аргументы. С помощью, согласен, не менее, а может быть, и более точных и весомых аргументов. Бывай, Лютик.

— Бывай, Геральт.

[page]

* * *

Дворцовая библиотека действительно была огромна. Зал, в котором она размещалась, по меньшей мере двукратно превышал размерами зал рыцарский. И у нее был стеклянный потолок. Благодаря чему было светло. Однако Геральт подозревал, что из-за этого летом здесь бывает чертовски жарко.

Проходы между шкафами и стеллажами были узенькими и тесными. Он шел осторожно, чтобы не скинуть книги. Приходилось переступать через фолианты, валявшиеся на полу.

— Я здесь, — услышал он.

Середина библиотеки тонула в книгах, сложенных в кучи и пирамиды. Многие валялись совершенно хаотично, поодиночке либо живописными кучами.

— Здесь я, Геральт.

Он углубился в межкнижные каньоны и ущелья. И нашел ее. Она стояла на коленях посреди разбросанных инкунабул, листая их и приводя в относительный порядок. На ней было скромное серое платье, для удобства немного подтянутое вверх. Геральт отметил, что картина сия невероятно привлекательна.

— Не возмущайся здешним разгардяшем, — сказала она, отирая лоб предплечьем, потому что на руках у нее были грязные от пыли, тонкие шелковые перчатки. — Здесь сейчас проводится инвентаризация и каталогизирование. Но по моей просьбе работы прервали, чтобы я могла побыть в библиотеке одна. Когда я работаю, терпеть не могу, чтобы посторонние дышали мне в затылок.

— Прости. Мне уйти?

— Ты не посторонний. — Она слегка сощурила зеленые глаза. — Твой взгляд... доставляет мне удовольствие. Не стой так. Садись сюда, на книги.

Он присел на "Описание мира", изданное in folio.

— Этот ералаш, — Фрингилья широким жестом повела вокруг, — неожиданно облегчил мне работу. Мне удалось добраться до книг, которые обычно лежат где-то на дне, под опокой. Которую нельзя тронуть. Княгинины библиотекари титаническими усилиями разобрали завалы, благодаря чему дневной свет узрели некоторые жемчужины письменности, самые настоящие белые вороны.

— Взгляни. Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

— "Speculum aureum"* ["Золотое Зеркало" (лат.).]? Видел.

— Совсем забыла. Прости. Ты многое повидал. Предполагалось, что это комплимент, а не сарказм. А кинь взгляд сюда. Это Gesta Regum*. [Бремя власти (лат.).] С нее мы и начнем, чтобы ты понял, что такое твоя Цири в действительности, чья кровь течет в ее жилах... Мина у тебя еще более кислая, чем обычно, знаешь? В чем причина?

— В Лютике.

— Расскажи.

Фрингилья слушала, сидя на стопке книг и положив ногу на ногу.

— Ну что ж, — вздохнула она, когда он окончил, — Признаюсь, я ожидала чего-то подобного. У Анарьетты, я давно заметила, просматриваются симптомы влюбленности.

— Влюбленности? — прыснул ведьмак. — Или великобарской фанаберии?

— Ты, — она проницательно глянула на него, — похоже, не веришь в искреннюю и чистую любовь?

— Как раз о моей-то вере, — отрезал он, — дебатировать нечего. Она никакого отношения ко всему сказанному не имеет. Речь идет о Лютике и его глу...

Он осекся, неожиданно потеряв уверенность.

— С любовью, — медленно проговорила Фрингилья, — все обстоит так же, как с почечными коликами. Пока не схватит, даже не представляешь себе, что это такое. А когда об этом рассказывают — не веришь.

— Что-то в этом есть, — согласился ведьмак. — Но есть и различия. От почечных колик рассудок не спасает.