— Придет, — ответил Хват. — Когда-нибудь. Да ты не плачь! Ведь я с тобой. Я — твой отец, — и тут он принялся вылизывать тебя. И напевать. И обещать, что скоро потеплеет, сойдет снег, ты вырастешь и станешь сильным, смелым…

Пришла весна. Ты немного подрос. Хват водил тебя по Лесу, учил брать след, лежать в засаде, петь гимны, обходиться без еды, лечиться травами, спасаться от огня… А после как-то раз он вдруг спросил:

— Кто я?

— Как кто? — не понял ты.

— Ну… кто я для тебя?

— Отец, — ответил ты. — А кто же еще?

Хват усмехнулся, помолчал, потом тихо — и явно с опаской — спросил:

— Но ты ведь слышал, что они болтают?

— Да, слышал, — сказал ты и весь похолодел, — но я им не верю. Ты мой отец. Мать не пришла с Тропы. Она была красивая и добрая… — и замолчал; ты очень волновался.

А он тогда опять, теперь уже настойчиво, спросил:

— А больше ничего не помнишь? Ну, отвечай! Чего же ты?

И ты… сказал:

— Мать говорила, что отца убили. Но ты ведь жив!

— Да, — тихо сказал Хват, — да, жив. Но я — это второй твой отец. А был еще и первый…

Вверху шел дождь. Дождь — это хорошо, дождь поит Лес, дождь помогает… Р-ра! А ты, уже едва ли не в слезах, подумал: так неужели правда то, когда они болтают, что ты здесь, в Выселках, чужак, что полукровка, что…

— Нет, — сказал Хват, будто почуял твои мысли, — ты не бойся. Тот, первый твой отец, был чистокровный рык. Но преступил Закон… После оправдался кровью. Его потом с почетом унесли. А мать действительно погибла на охоте. Вот я и взял тебя к себе. Теперь ты мне как сын. Нет, просто сын!

И так оно и было. Вы вместе с ним охотились и вместе голодали, и на Совете выступали заодин. И потому когда через два года пришел тот страшный день, когда Хват лег и приказал, чтоб все сошлись, и все сошлись и, помолчав, и посмотрев, как оно есть, стали уже говорить, что надо бы это кончать… Ты не сдержался и заплакал. Все засмеялись и заулюлюкали, и обступили вас, и начали выкрикивать позорные слова и костерить тебя, а ты, не в силах отвечать, молчал…

Вожак вдруг закричал:

— Прочь! Р-ра! Глупцы!

И все они ушли. А вы — ты и Вожак — остались с Хватом. Вожак сидел. И ты сидел. А Хват лежал, смотрел то на тебя, то на него, на Вожака, то снова на тебя.

— Больно? — спросил ты у него.

— Нет, — сказал Хват. — Ничуть. Вот только что… Ты не уйдешь?

— Нет, не уйду.

— А сделаешь?

— Да, сделаю.

Хват улыбнулся и закрыл глаза. Долго лежал не шевелясь. Потом вдруг стал дрожать… и попросил:

— Ну, сын!

А ты не шелохнулся!

Тогда он закричал:

— Сын! Сын!

А ты вскочил и отступил! Но и Вожак вскочил, взревел:

— Не смей!

И ты вернулся, сел возле Хвата, замер. Он продолжал дрожать — сильней, сильней, и вот он уже корчился, и вот…

Уже кричал, что было сил:

— Сынок! Не покидай меня! Сынок, да неужели ты не сможешь?!

— Смогу! — ты закивал ему. — Смогу…

Но ты так и не смог! Тогда Вожак, хвала ему, помог — вцепился Хвату в горло, прокусил… И отскочил. Кровь хлынула. Ты ткнулся носом в кровь, ты задыхался, пил, Хват дергался, сучил ногами, подвывал — все тише, тише, тише…

И наконец совсем затих.