— Я… понимаешь, в последнее время я не могу сосредоточиться. У меня никогда раньше ничего подобного не было… Мне словно что-то мешает. Я теперь даже рисовать не могу. Или вообще что-то делать… Я знаю, у всех, конечно, бывает нечто похожее, будто вдруг на месте забуксуешь… но я простаиваю уже две недели и до сих пор из этой ямы не выбралась. И по-прежнему ни на чем не могу сосредоточиться. Такое ощущение, будто в голове у меня… пустота… я ничего толком воспринять не способна, ни форм предметов, ни красок… Кажется, все вокруг меня затянуто серой мглой. — Она попыталась рассмеяться, но смех получился горестный, хриплый. — Ну что, сможешь ты исцелить художника, утратившего способность воспринимать окружающий мир?

— Попробую, — сказала Ингрид.

— Спасибо. — У Эмили на глазах выступили слезы. — У меня ведь через несколько месяцев выставка. Я буду тебе просто благодарна.

Ингрид велела Эмили встать в центр пентаграммы, зажгла свечу и попыталась оценить состояние души своей подопечной. Снова она, та самая серебристая масса! Комок находился прямо под сердцем. Теперь Ингрид весьма наловчилась извлекать подобные штуковины, прекрасно понимая, что «новообразования» мешают не только зачатию, то есть созданию новой жизни, но и любому другому созидательному процессу. Надо, наверное, поговорить об этом с Джоанной, подумала она. Подобные случаи участились, вряд ли это — простое совпадение. Здесь, в Нортгемптоне, творится нечто очень странное.

Позже Ингрид вернулась к обычной работе и в первую очередь занялась подготовкой чертежей, принесенных Гарднером. Разложив их на большом столе в конференц-зале, она медленно их развернула. Листы были большие, размером практически со стол. Бумага пожелтела и от старости стала хрупкой. Ингрид умело перелистывала края чертежей, пока не отыскала центральный план усадьбы. Она всегда начинала именно с этого. Ей казалось, что набор дизайнерских чертежей похож на роман, на сложный текст, предназначенный для строителей. Всякий раз перед ней словно развертывалось повествование о том, как следует возводить определенный дом и как он должен выглядеть. А центральный план являлся завязкой произведения.

На этом чертеже волнистые концентрические линии окружали одну-единственную жирную точку в самом центре величественного особняка. Ингрид наклонилась, рассматривая четкие карандашные пометки. Каждый из планов обладал своими собственными «ключами» — различные символы указывали, что надо искать на других листах, изображающих отдельные части здания. Дизайнерское творение было подобно распускающемуся цветку. От общего плана «Светлого Рая» следовало перейти к главному фасаду и помещениям дома, а затем к его особенностям: лестницам и прочим деталям.

Постепенно у Ингрид в голове начал складываться конкретный образ усадьбы. Она перевела взгляд от общего плана на лист, изображающий лестницу, которая вела в бальный зал. После она решила сравнить чертежи, желая убедиться, что прочла все правильно. Как странно! Лестница на отдельном чертеже имела совсем иной вид, чем на общем плане. Знаки, оставленные архитектором, представляли собой непонятные указания. Что означает, например, «А 2.1/1»? Каждый был не только заключен в кружок, но и украшен по периметру сложными, витиеватыми узорами.

Ингрид подтащила стул, чтобы можно было сесть и внимательно рассмотреть крошечные, плотно переплетенные завитки. В них таилось что-то интригующее. Они явно имели связь с растительными орнаментами и походили на арабески эпохи модерна. По мере того как Ингрид все пристальнее в них вглядывалась, знаки все сильнее напоминали ей… послание на неизвестном языке! Ингрид никогда раньше не встречала подобной письменности. Безусловно, автор не использовал ни древнеегипетские иероглифы, ни другой мертвый язык.