– Хотите, я верну вам память?

– Я хочу только одного: отдайте фотографии.

– Не здесь. Не могу же я раздеться в присутствии дамы. – Он встал. – Давайте лучше выйдем из поезда.

– Вы уходите? – спросила старая дама.

– Мы с приятелем решили провести ночь в городе и поглядеть на эту потеху.

– Вот беда, – невпопад отозвалась дама, – носильщики вечно все путают.

– Вы были так добры, – поклонился ей Хильфе, – что ваша доброта меня обезоружила.

– Спасибо, я теперь прекрасно справлюсь сама.

Хильфе шел так, будто он сам командовал своей сдачей в плен. Он гордо шагал по платформе, а Роу следовал за ним, как его лакей. Погоня кончилась, беглецу было некуда скрыться. Сквозь крышу без стекол видны были красные звездочки разрывов, они вспыхивали и гасли, как спички. Раздался свисток, и поезд медленно тронулся, покидая темный вокзал; казалось, он спасается украдкой; за его отходом следили только они двое и несколько носильщиков. Буфеты были заперты, на пустой платформе сидел пьяный солдат и в одиночестве блевал себе под ноги.

Хильфе повел Роу по ступенькам вниз в уборную, там было совсем пусто, даже служитель ушел в убежище. Орудия грохотали, кругом был только запах дезинфекции, сероватые раковины и маленькие объявления о лечении венерических болезней. Приключение, которое рисовалось ему таким героическим, заканчивалось в мужском сортире. Хильфе поглядел в зеркало и пригладил волосы.

– Что это вы делаете? – спросил Роу.

– Прощаюсь. – Он снял пиджак, словно собираясь умыться, и кинул его Роу. Тот увидел марку портного, вышитую шелком: «Паулинг и Кростуэйт». – Фотографии в плече. – Плечо было проложено ватой. – Дать нож? Можете получить свой собственный, – и Хильфе протянул Роу его школьный перочинный нож.

Роу вспорол плечо и вынул оттуда ролик пленки, разорвал бумагу, которой он был заклеен, и вытащил кончик негатива.

– Да, – сказал он. – Это то, что нужно.

– Ну а теперь давайте револьвер.

– Я ничего не обещал, – сказал Роу раздельно.

– Но вы мне его дадите? – спросил Хильфе с тревогой.

– Нет.

Хильфе вдруг испугался.

– Послушайте, да это просто мерзопакость! – воскликнул он, употребляя, как всегда, устарелое словечко,

– Вы слишком много жульничали.

– Ну рассудите сами. Вы думаете, что я хочу сбежать. Но поезд ушел. Или боитесь, что я могу вас безнаказанно убить на Паддингтонском вокзале? Да мне не дадут пройти и ста шагов.

– А зачем тогда он вам нужен?

– Я хочу убежать много дальше, чем вы думаете.

И он сказал совсем тихо:

– Я не хочу, чтобы меня пытали. – Он наклонился вперед, и в казенном зеркале за его спиной отразился пушистый хохолок, который он не успел пригладить.

– У нас не пытают заключенных.

– Да ну? И вы в это верите? Вы думаете, что уж так не похожи на нас?

– Да.

– Я бы за это не поручился. Я-то знаю, что мы делаем со шпионами. Они понадеются, что заставят меня говорить, и они заставят меня говорить… – Хильфе снова произнес мальчишескую фразу: – Нет уж, давайте лучше меняться! – Трудно было поверить, что он виновник стольких смертей. Он настойчиво уговаривал: – Роу, я верну вам память. Никто другой этого не сделает.