Вместо этого я вскочила и отправилась в гардеробную, где из своих сумок извлекла маленький стеклянный флакон с мутной сизой жидкостью. Как‑то не верилось, что мне нужно будет использовать приготовленную давным — давно и взятую с собой из Академии по случаю смесь.
На полу в ванной, окуная в баночку указательный палец, я начертила круг полуметром в радиусе, вписала в него сначала треугольник, а затем еще несколько кругов. Поверх всего легла шестиконечная звезда. Как только я соединила последние части рисунка, жидкость испарилась, а узор засветился ровным фиолетовым огнем.
На пересечении линий поставила рунические знаки, как учили в Академии, и нервно отбросила флакон, не обращая внимания на то, что магическая смесь лужицей растеклась на каменных плитах.
Дальше нужно было стать в центре пентаграммы, но я колебалась, не представляя, какого ответа жду от старой магии. Обозвав себя трусихой, все же ступила на линии и замерла, задав про себя один единственный, но самый странный для меня вопрос.
«Пусть огонь будет красным, пусть огонь будет красным», — молила я магию, прежде чем произнести завершающие слова.
Но вспышка бледно — золотого света была мне ответом, после чего пентаграмма сразу же начала распадаться, прожигая каменные плиты не хуже кислоты.
Я поскорее отошла подальше и погасила магический импульс, хотя и так было понятно, что следы на полу останутся. Если мне повезет, то Лая, хотя бы в первое время, их не заметит.
— Эмма, ты здесь?
Я вздрогнула, услышав голос сестры, и обернулась, затравленно посмотрев на дверь, что отделяла от родного и дорогого мне человека. Вдруг стало так жалко себя, хотя решение я приняла сразу, ни на миг не засомневавшись в правильности поступка.
Рано или поздно я все равно должна буду рассказать обо всем сестре. Так лучше это произойдет сейчас.
Решительно подойдя к двери, я ее распахнула и вышла к Вирене, широко ей улыбаясь.
— Как ты? — обеспокоенно взглянула на меня киашьярина. — Лая сказала, что ты захворала, но я не приходила сразу, чтоб дать тебе выспаться.
— Вир, — оборвала я речь сестры, — мне нужно кое‑что тебе рассказать. Но… я должна взять с тебя обещание, что кроме тебя более никто не узнает об этом.
Киашьярина нахмурилась и обеспокоенно посмотрела мне в глаза:
— Что случилось, Эмма?
— Обещай мне, пожалуйста, что никто и никогда от тебя не узнает, что я скажу, — вновь попросила я.
— Обещаю, конечно, но… Эмма… О чем ты? — сестра встревоженно обняла меня и усадила на кровать. — Ты же знаешь, что я всегда хранила твои тайны.
Я облегченно вздохнула и, стараясь контролировать каждый удар сердца, медленно вымолвила:
— Я жду ребенка.
Дальше я просто зажмурилась, ожидая возгласа Виры, и просидела несколько минут в полной тишине. Пришлось посмотреть на киашьярину, чтобы убедиться, что она здесь. Сестра встревожено смотрела на меня, прикусив губу и часто — часто моргая.
— Так это все правда?.. — в конце концов произнесла она. — Про тебя судачили. Говорили о Трумоне…
— Подожди, Вир, не спеши… — я схватила сестру за руку и сжала ее ладонь. — Давай я тебе расскажу все… Все с самого начала. Только… Я умоляю тебя, молчи. Я хранила это так долго, что любое слово или жест… Просто молчи.
Вирена кивнула, хотя я видела, как много вопросов ей хочется задать.
— Ну, что ж… История.
Я на миг замерла с закрытыми глазами, не зная толком, с чего начать.
— Вира ты помнишь то лето, когда мне только исполнилось четырнадцать? — осторожно спросила я, хотя и так знала, что сестра не забывает даже мелочей. |