Карандаш вновь скользнул по бумаге. Товарищ Москвин подошел ближе, наклонился. «Технический сектор?» Ага, ясно.

— Техсектор, товарищ Дерябина, решено оставить. Он будет заниматься тем же, что и бывшая Техническая группа — на письма трудящихся отвечать. Зачем для этого нужен сектор, сам не знаю, но вроде бы его собираются нацелить на международные контакты по линии науки. Будут искать идейно близких изобретателей и конструкторов.

На это раз взгляд Симы был особо выразителен. Бывший старший уполномоченный нахмурился:

— Товарищ Дерябина, не впадайте в пессимизм. Помощь международного пролетариата в деле создания Вечного Двигателя переоценить невозможно!

Не выдержал, рассмеялся:

— Сектор — еще ладно, кому-то не захотелось штаты сокращать. Иное интересно. Знаете, кто будет руководить этой лавочкой? Ни за что не догадаетесь…

И вновь не удалось фразу закончить. Стук в дверь помешал — громкий, требовательный. Не костяшками пальцев, и даже не кулаком.

Листок бумаги исчез. Сибирская подпольщица деловито расстегивала маленькую кобуру при поясе. Вновь ударили. Товарищ Москвин прислушался, покачал головой:

— Приклад или рукоятка револьвера… Сима, в любом случае это за мной.

Ответом была веселая улыбка. Пистолет в руке, острый нос повернут в сторону двери. Бывший бандит по кличке Фартовый одобрительной кивнул. Сильна! Была бы с ним в Питере Сима, а не Сергей Пан с его дворянскими замашками, то и за границу можно было бы уйти. Вместе бы не пропали!

…Чекист Пантёлкин беззвучно оскалился. Ушли бы, как же! И словно воочию увиделось: Литейный проспект, раннее утро, предрассветный ноябрьский мороз. Они с товарищем Дерябиной входят в подворотню, Сима делает вид, что оступилась, пропускает его вперед, стреляет в спину…

— Спрячьте оружие, товарищ Дерябина. И кобуру застегните!

Открыл, даже не спрашивая. На тех, кто на пороге стоял, поглядел.

— Зачем по двери колотили? Вас что, не учили, как арест производится?

Двое крепких парней, — один в штатском, другой в знакомой светлой форме при петлицах, — переглянулись.

— Дерево больно толстое, — ухмыльнулся «штатский», — боялись, не услышите.

Второй — тот, что в форме, глядел серьезно. Осмотрел кабинет. Заметив Симу, неодобрительно дернул губами:

— На два слова, товарищ Москвин. Пожалуйста, в коридор.

Весельчак, закрыв дверь, развернулся, стер с лица улыбку.

— Товарищ Москвин, прошу одеться и пройти с нами. Вам велено передать…

Замолчал, на второго взглянул. Тот шагнул ближе:

— Слова из песни. «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия — сильно царство, братцы, с ума нейдет.»

Бывший старший уполномоченный вздохнул:

Гостей он ждал ближе к вечеру, но кто-то оказался слишком нетерпелив.

* * *

Машина Бокия приткнулась к стене собора. Шторки закрыты, возле капота — крепкий детина в белом полушубке. Обыскивать не стал и документ не спросил, лишь взглянул очень внимательно. Подумав немного, пожевал губами, словно сомневаясь, наконец указал на заднюю дверцу:

— Сюда! В салоне не курить, голос не повышать, обращаться: «Товарищ Бокий» или «Товарищ Председатель Государственного политического управления».

Леонид, не став спорить, взялся за блестящий металл, открыл дверцу. Изнутри пахнуло теплом и бензиновым духом.

— Здравствуйте, товарищ Председатель Государственного политического управления!

Бокий, взглянув угрюмо, подвинулся, освобождая место, руку протянул.