— Я слышала об этом. Я слышала и о твоей стычке с представителем профсоюзной организации тоже. Тебе не кажется, что в нынешних условиях уже поздновато выступать против профсоюзов?

— Нет!

Он произнес это с такой силой, что она вздрогнула. Он выпустил ее из объятий и встал.

— Послушай, — сказал он, встав напротив нее в позу обвинителя, — я создал «Саммит» из ничего. У меня ничегошеньки не было. Моим отцом был еврей-иммигрант, который всю жизнь работал проклятым мусорщиком. «Саммит» — это мое дитя, я — босс и собираюсь им распоряжаться по своему усмотрению. А это значит — никакого проклятого профсоюза!

— Но почему? Ведь в большинстве компаний есть профсоюзы.

— А ты знаешь, что происходит в тот момент, когда они допускают профсоюзы на свои предприятия? Они вынуждены отчислять один процент от суммы заработной платы в пенсионный фонд и еще один процент на здравоохранение, они должны предоставлять оплаченные отпуска… Ты знаешь, почему мы стали большой компанией?

— Потому, что мы хорошие.

— Конечно, мы хорошие, но у нас было преимущество, которое заключалось в трехпроцентном перевесе над соперниками благодаря тому, что мы работали без профсоюзов и могли продавать товары дешевле, чем эти ублюдки. Знаешь, что такое Седьмая авеню? Это — головорезы. Это — постоянная война. Это — выживание самых ловких. И нет никого сообразительнее Эйба Фельдмана. Я добился перевеса и никому его не уступлю. А это значит, что не будет никакого профсоюза.

— А что станется с Ритой Альварес и ее шестью детьми, которых она должна содержать?

— Найдет работу где-нибудь еще. Послушай, Габриэлла, я знаю, что ты меня считаешь жестокосердным мерзавцем. Может быть, я такой и есть. Но производство одежды всегда строилось на дешевой рабочей силе. И так будет всегда. Уже поговаривают о том, что Нью-Йорк скоро перестанет быть пристанищем индустрии, потому что проклятые профсоюзы ценами гонят нас с этого рынка. Люди говорят, что придется переносить производство на Юг, где рабочая сила все еще дешева. И это когда-нибудь произойдет. С Нью-Йорком будет покончено. И где тогда окажется Рита Альварес? Будет жить за счет благотворительности.

— Но все-таки…

Она не закончила фразу. Он снова сел рядом с ней.

— Извини, — сказал он более спокойно, — мне не хотелось повышать на тебя голос, но это — правда жизни. Как ты думаешь, почему Нью-Йорк переполнен такими пуэрториканцами, как Рита Альварес? Потому что Седьмой авеню нужна дешевая рабочая сила, а Вито Маркантонио нужны голоса избирателей. Три года назад Рита Альварес была счастлива, что получила у меня такую работу, которой у нее не было за всю ее жизнь в Сан-Хуане. Теперь ей понадобился профсоюз. И если она его получит, то через пять лет снова придет скулить. Я ее не виню. Это в человеческой натуре: постоянно искать для себя чего-то лучшего. Но ведь ты не можешь меня упрекнуть в том, что я делаю то же самое?

— Не знаю, — ответила она неопределенно.

— Тогда забудь об этом. Просто занимайся своим моделированием, а мне позволь управлять производством. До сих пор мы были хорошей командой и можем стать еще лучше. И единственный союз, который нам нужен, — это ты и я.

Он обнял ее и начал целовать. Через мгновение, оторвавшись от ее губ, он прошептал:

— Выходи за меня замуж, Габриэлла. Марсия уезжает в Мексику для оформления быстрого развода, и когда все закончится, выходи за меня. Я тебя сделаю такой чертовски счастливой, что ты не будешь знать никаких забот.

Она посмотрела в его глаза:

— Я уже счастлива.

— Ерунда. Я сделаю тебя королевой Седьмой авеню.