– А скажи-ка мне, Кел… – начала она.

При желании он мог бы легко заколоть ее.

Она выглядела каким-то бледным чудовищем. Чуть выкаченные глаза, веки с розовыми ободками, что-то трупное в очертаниях тела – буквально все в ней вселяло отвращение. И ее кожа, при всей своей бледности, казалась такой тонкой, что ее можно порвать ногтями… если он пожелает.

– Я должна-должна знать…

Ужас вселяло только бездонное безразличие ее взгляда.

– Это ты убил лорда Санкаса?

Он был неподдельно изумлен.

Она взирала на него со щучьей безжалостностью, мертвыми, лишенными выражения голубыми глазами. И он впервые почувствовал страх перед ее нечеловеческим умом.

Пусть себе смотрит… – пробормотал его близнец.

– Вчера вечером ты выходил на улицу? – спросила она.

– Нет.

Пусть посмотрит…

– Ты спал?

– Да.

– И даже не знал о возвращении лорда Санкаса?

– Нисколько!

Взгляд ее вновь сделался невозмутимым, движения – ходульными и безжалостными движениями автомата, лицо столь же невыразительным, как открывающийся под солнцем цветок подсолнуха.

– Так что же?! – воскликнул он.

Телиопа без дальнейших слов вскочила на ноги и повернулась к нему спиной, прошелестев нелепой юбкой.

– Ну а если бы это я убил его? – окликнул мальчик сестру.

Она помедлила, остановленная каким-то крючком в его голосе, а потом снова повернулась лицом к нему.

– Я сказала бы матери, – ответила Телиопа ровным голосом.

Он постарался смотреть вниз, на большие пальцы. Грязь въелась в завитки на подушечках, в складки на костяшках. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы закопать ее здесь? Сколько времени еще ему отпущено?

– А почему ты уже не сказала ей?

Он ощущал на себе ее внимательный взгляд – и удивился, что все эти годы полностью игнорировал ее. Насколько он помнил, она всегда слишком старалась, чтобы ее не забыли, a теперь…

А теперь она становилась следующим глазом, который следует выколоть.

Кровь на белой коже всегда кажется как-то ярче…

– Потому что столица нуждается в своей императрице, – проговорила она голосом, исходящим из ее собственной тени, – а ты, младший брат, сделал ее слишком слабой… слишком надломленной, чтобы услышать про твои преступления.

При всей деланой тревоге и раскаянии, в которые он постарался облачить собственные манеры и выражение лица, Анасуримбор Кельмомас усмехнулся в душе. Его близнец панически вскрикнул.

Истина.

Всегда становится таким бременем…

Небольшой столик, крытый белой шелковой скатертью, стоял посреди дороги шагах в тридцати от Эсменет, смотревшей с Маумуринских ворот. В центре красовался синий стеклянный кувшин, лебединую шею и тулово которого окутывала золотая сетка, украшенная семнадцатью сапфирами. Рядом с ним была оставлена пустая золотая чаша.

Фаним потребовали начать переговоры сразу же после рассвета. Посольство возглавил ни много ни мало сам Сарксакер, младший сын Пиласаканды, бесстрашно подъехавший к тому месту, где его уже могли достать стрелой, и забросивший копье с посланием как раз туда, где теперь стоял столик. Известие оказалось простым и лаконичным: в четвертую стражу после полудня падираджа Киана встретится с благословенной императрицей Трех Морей у Маумуринских ворот, чтобы обсудить условия взаимного мира.

Конечно же, это военная хитрость – решил единогласно ее военный совет. Все его члены сочли безумным ее намерение принять предложение за чистую монету, что она поняла не столько по высказанным мнениям, сколько по интонации их голосов.