— Кому она вообще может нравиться? — воскликнул Джеффри, и Фрэнсис взглянула на него вопросительно: это было что-то новое.

— Филлида приходила сюда сегодня, — объяснил Джеффри.

— Она хотела поговорить с тобой, — добавил Эндрю.

— Сюда? Филлида?

— Она чокнутая, — сказала Роуз. — Я была здесь, видела ее. Она спятила. Съехала с катушек. — И Роуз хихикнула.

— А что Филлиде было нужно? — удивилась Фрэнсис.

— Я не спрашивал, — ответил Эндрю. — Сказал ей, чтобы уходила.

Наверху хлопнула дверь, громче раздались крики Джонни, и вот он уже затопал по лестнице, а вслед ему неслось единственное слово, которым наградила сына Юлия:

— Имбецил!

Он вошел в кухню, искрясь от ярости.

— Старая сука, — бормотал он, — фашистка.

«Детвора» смотрела на Эндрю в ожидании подсказки, как себя вести. Он же сильно побледнел, и вид у него был нездоровый. Громкие крики, ссоры — для него это было слишком.

— Это уже слишком, — протянула Роуз, наслаждаясь общей атмосферой раздора.

Эндрю сказал:

— Тилли снова расстроится.

Он полупривстал из-за стола, и Фрэнсис попросила сына, боясь, что он воспользуется этим предлогом, чтобы не поужинать:

— Пожалуйста, сядь, Эндрю.

Он сел, и Фрэнсис удивилась тому, что он ее послушался.

— Вы знали, что ваша… что Филлида приходила сюда? — спросила Роуз у Джонни, хихикая. Она раскраснелась, ее маленькие черные глазки блестели.

— Что? — спросил Джонни резко, кинув быстрый взгляд в сторону Фрэнсис. — Она действительно приходила?

Никто не ответил ему.

— Я поговорю с Филлидой, — сказал он неловко.

— Ее родители живы? — поинтересовалась Фрэнсис. — Она могла бы пожить с ними, пока ты не вернешься с Кубы.

— Филлида ненавидит их. И имеет на это все основания. Они — жалкие отбросы люмпена.

Роуз зажала рот рукой, сдерживая новый приступ веселости.

Тем временем Фрэнсис оглядывала стол: кто сегодня ужинает с ними? Помимо Джеффри — ну, само собой, этот всегда здесь — она увидела Эндрю, потом Роуз, и еще Джил, и Софи, которая плакала. За столом сидел и еще один мальчик, незнакомый ей.

В этот момент снова зазвонил телефон, и снова это был Колин.

— Я тут подумал, — сказал он, — Софи не у вас? Она, должно быть, дико расстроена. Позови ее, я поговорю с ней.

И его звонок напомнил всем, что Софи действительно должна была расстроиться, потому что ее отец в прошлом году умер от рака и мать непрестанно плакала и винила в своем горе дочь. Это-то и было причиной, по которой почти каждый день Софи сидела за этим столом. Смерть Кеннеди, разумеется, вызвала у нее…

Софи с телефонной трубкой в руках всхлипывала и говорила:

— О Колин, спасибо тебе, о, спасибо тебе, ты понимаешь, Колин, о, я знала, что ты поймешь, о, ты приедешь, о, спасибо, спасибо тебе.

Она вернулась на свое место за столом со словами:

— Колин приедет сегодня последним поездом.

Софи закрыла лицо ладонями — узкими изящными ладонями с ноготками розового цвета именно того оттенка, который был предписан на эту неделю модными арбитрами Сент-Джозефа, одним из которых была она сама. Длинные блестящие волосы упали на стол, словно овеществленная мысль о том, что никогда не придется ей подолгу грустить в одиночестве.

Роуз кисло заметила:

— Мы все сильно расстроились из-за Кеннеди, правда ведь?

А Джил разве не должна быть в школе? Но в школе Сент-Джозеф ученики приезжали и уезжали когда им вздумается, не обращая особого внимания на время, расписания или экзамены.