|
В его личности и в духе его писаний явственно видны черты мрачного демонизма, вытекающего из метафизической его воли, из ненависти его сердца к Богу, из привязанности к бытию временному и бессмысленному и жажды сделать это бытие сильным, божественно-мощным. У Маркса была вражда к вечности, у таких демонистов, как Байрон или Ницше, была тоска по вечности. Вот почему в Марксе и марксизме я вижу черты Великого Инквизитора, и нет этих черт у Ницше, нет у Байрона, нет у самого Ивана Карамазова, рассказавшего Легенду о Великом Инквизиторе - хвалу Христу. Атеизм вдохновлял Маркса, составлял душу его системы земного устроения человечества[iii]. Маркс заимствовал этот атеизм у Фейербаха, но в нем нет своеобразной религиозности последнего. Атеизм Маркса не есть мука и тоска, а злобная радость, что Бога нет, что от Бога, наконец, отделались и "стало возможно в первый раз помыслить о счастье людей". Презрение Маркса к людям, к человеческой {личности} не имеет пределов, для него не существует человек с внутренним его миром, не имеет никакой ценности личность, хотя благо и счастье человечества (пролетариата, ставшего человечеством), устроение его по законам необходимости - сделалось его мечтой. Великий Инквизитор в Марксе так же презирает личность, как и Великий Инквизитор в абсолютном цезаризме, в государственном или церковном деспотизме. О, конечно, Маркс взял "меч Кесаря". Марксисты же часто бывают невинными детьми, очень благонамеренными и не ведающими еще духа своего учителя.
Демонизм является в двух, по видимости противоположных, формах: в форме обоготворения личности, безграничного утверждения ее, и в форме презрения к личности, безграничного отрицания ее. Но обе формы демонизма сходятся и в поеледнем счете одинаково покоятся на {безличности}, на отрицании абсолютного значения и предназначения личности. Одна личность обоготворяется, других превращает в средство, но от этого сама перестает быть личностью, попадает во власть безличной силы. Соблазн окончательного демонизма, мистически злого (не того, что есть не раскрытая еще сознанию сторона Божества) есть соблазн небытия, есть обман и ложь. Глубочайшая трансцендентно-психологическая основа поистине безбожного демонизма есть рабство, бунт раба, не знающего обязанностей благородства, злобствующего против безмерно великого. Речь идет, конечно, о рабстве духа и благородстве духа, тут социальные категории не имеют места. В противоположность Ницше, я думаю, что демонизм, а не христианство, есть мораль рабов. Бунтуют против Бога рабы Божьи, {дети} Божьи любят Бога. Рабья психология способна понять отношение к Богу лишь как подчинение, ей все мерещится порабощение, так как она внутренне несвободна. Рабьи чувства демонизма сказываются в том, что он так хорошо понимает и ощущает {подчинение} Богу и так не понимает и не ощущает {свободной любви} к Богу. Ведь благоговение к высшему - прекрасно. Эта интимность свободной любви, свободного избрания самого дорогого для себя, своего же, - прямо противоположна всякому рабству, рабскому подчинению и рабскому же восстанию против того, что сделалось слишком далеким и слишком высоким. В демоническом бунте нет сознания царственного происхождения человека, есть духовное плебейство. Обоготворяющая себя личность, отвергнувшая всякое высшее бытие, ничего, кроме себя, не признавшая, явно идет к небытию, лишает себя всякого содержания, тлеет, превращается в пустоту. Утверждать свою личность значит наполнять ее бесконечным содержанием, впитывать в себя мировое бытие, приобщаться к бытию бесконечному. Всякое воление личности пусто, если оно не имеет своим предметом, своим объектом бытия универсального, мирового всеединства. Сделать самого себя самым сильным своим желанием, признать себя последней своей целью - значит уничтожить себя. Видеть во всем мире лишь свои субъективные состояния, признавать, подобно Максу Штирнеру, весь мир лишь своей собственностью - это значит истребить свою личность, как объективную реальность, единственную в мире. |
