Пржевальский и Пыльцов подружились с двумя сыновьями князя. Первого из них русские для удобства звали кратко гыгеном, то есть воплощением божества, им он и считался здесь. Он носил титул из пятнадцати слов, которые, чтобы не сбиться с толку, надо было считать, как считают слова в телеграфной депеше.

Глубоко убежденный в своей божественности, гыген, однако, был страстным охотником, что вовсе не подобало буддийскому святому. Его брат Сий не отставал от гыгена по части охотничьих забав. Дружба с принцами пустыни принесла Пржевальскому немало выгод. Втроем они ездили на охоту, осматривали город, причем за святым гыгеном всюду следовала толпа лам – его друзей и слуг.

В шумной свите алашаньских принцев находился услужливый, уже немолодой бородатый лама Балдын Сорджи. Этот бывалый монах юношей ушел из Алашаня в Тибет и восемь лет прожил в Лхасе. Такой человек был для Пржевальского находкой. Они подолгу сидели вместе в фанзе. Балдын Сорджи рассказывал о Лхасе. Но как далеко это все было отсюда – и гора Чагпори, и жилище далай-ламы – золоченая Потала! Лама Балдын Сорджи заворожил путников рассказами о Лхасе. Ведь он сам видел улицы, по которым ходят монахи из Кашмира, Непала, Китая, смотрел на золоченые кровли главного храма Чжо-Кан, склонялся перед огромной статуей Будды, молился тополю, будто бы выросшему из волоса божества...

Балдын Сорджи знал много. В его воспоминаниях Тибет оживал, и алашаньский лама как будто наяву видел перед собой и золотые лампады храма Сэр, и четыреста белых ступеней, которые ведут ко входу в Подан-Марпо, к дверям Красного дворца владыки Тибета. Да! Балдын Сорджи не раз видел, входя в Лхасу с севера, десять горных вершин, стороживших город вечных тайн. Но он чего-то не договаривал...

Полковник Т.-Г. Монгомери в Калькутте держал у себя в столе первую карту Тибета, составленную иезуитами еще в 1717 году. С тех пор съемка Тибета не продвинулась почти ни на шаг. У полковника Т.-Г. Монгомери были собраны и сохранены в отличном порядке все печатные сведения о связях Англии с Тибетом. В исторических сводках Монгомери факты пребывания англичан в Тибете были приведены очень скупо.

Тибетцы не пускали в свою страну чужеземцев. Был такой Томас Меннинг, служащий Ост-Индской компании. Он наслушался столько рассказов о Тибете, что потерял сон. Он писал одному из своих друзей, что не успокоится, пока не побывает в Тибете. Благоразумный друг писал Меннингу: «Постарайся излечиться. Выпей чемерицы... Перестань читать путешествия, все они ложь...»

Но Меннинг не успокоился. Он изучил язык, переоделся китайским врачом и пробрался в Тибет в свите одного мандарина. Затаив дыхание, Меннинг опустился на колени перед далай-ламой и принял от него благословение. Это было в 1811 году, но дневник Меннинга был издан только через шестьдесят с лишним лет, так что Монгомери не мог почерпнуть из него нужных сведений.

В 1826 году Муркрофт проник в Лхасу как знатный кашмирец, снял там дом и обзавелся стадами коз и баранов. Стада свои Муркрофт отправил на пастбища, в ущелья вокруг Лхасы, наняв для присмотра за скотом тибетских пастухов. Занимаясь животноводством, «кашмирец» Муркрофт успевал в то же время делать съемки подступов к Лхасе под предлогом поездок для осмотра стад. Калькуттская легенда утверждает, что Муркрофт прожил в Лхасе двенадцать лет. Потом он продал быков и коз и отправился в Ладак, но по дороге был убит разбойниками. Вот и вся история доктора Меннинга и «животновода» Муркрофта.

Как человек весьма деятельный, полковник Т.-Г. Монгомери понял, что все надо начинать сначала. Прямые попытки дипломатических связей терпели поражения. Монгомери великолепно знал о том, как генерал-губернатор Британской Индии, знаменитый Уоррен Гастингс, в 1774 году очень неудачно посылал миссию в Тибет, туда же Гастингс отправил полковника Тернера. Когда и в этом случае тибетцы остались непреклонными, генерал-губернатор построил в Калькутте тибетский храм.