Изменить размер шрифта - +
Кроме того, монархисты считают, что война позволит укрепиться самодержавию, а либералы — что она продемонстрирует преимущества конституционного строя. Буквально все общество за войну.

— И революционеры в том числе, — поддержал его Чигирев. — Эта публика только и мечтает о войне, поскольку надеется, что война приведет к революции. Да и остальное похоже на правду. По крайней мере то, что я узнал сегодня, подтверждает твои слова.

— А что ты узнал? — насторожился Крапивин.

— Я получил подтверждение, что существует влиятельная партия войны в самом семействе Романовых.

— От кого?

— От Распутина, — чуть помедлив, ответил Чигирев.

— Значит, ты связался с Гришкой, — фыркнул Крапивин.

— А что в этом плохого?

— Вот как раз об этом я и хотел с тобой говорить.

— О Распутине?

— Да. Знаешь, я недолго здесь, но уже понял, что Распутин чрезвычайно дискредитирует царскую семью. Его имя на устах буквально всех офицеров и даже низших чинов. Если это не прекратить, то императорская семья окончательно потеряет авторитет и в армии, и в обществе. Это уже начало революции.

— И что ты хочешь?

— Убить Распутина. И немедленно. Пока не поздно.

Чигирев похолодел:

— Его неплохо охраняют.

— Да что ты говоришь? — Крапивин иронично посмотрел на собеседника. — Три филера — это, конечно, серьезный эскорт.

Чигирев осекся. Действительно, предположить, что для подполковника спецназа, который двадцать лет посвятил разведке, диверсиям и покушениям, три филера начала двадцатого века представят серьезное препятствие, было, мягко говоря, опрометчиво.

— Пожалуйста, не убивай его, — попросил историк.

— С какой стати?

— Это наш единственный шанс предотвратить войну.

— Почему?

— Единственная придворная партия, которая выступает против войны, — это партия императрицы. Она немка. Конфликт России с Германией чрезвычайно невыгоден ей. Кроме того, она интуитивно чувствует угрозу престолу, которую несет предстоящая война. Распутин — очень сильная карта в придворном пасьянсе. Вместе с императрицей они могут убедить Николая Второго не вступать в войну.

— Логика здесь есть, — недовольно поморщился Крапивин, — Хотя очень хочется шлепнуть этого шарлатана. Послушай, а нельзя ли изменить политику?

— Что ты имеешь в виду?

— До начала войны еще полтора года. Если Россия вступит в союз с Германией? Подумай, ведь в нашем мире Германия наступала первые полтора года войны и выдохлась лишь к шестнадцатому году. А ведь она сражалась на два фронта. Представь теперь, что было бы, если бы Россия подпитывала ее своими ресурсами и не оттягивала части на восточном фронте! Париж и Лондон пали бы за год-полтора. Мы могли бы выйти к Индийскому океану и получить английские колонии. Чем не компенсация проливов? Армия получила бы победу. Общество бы консолидировалось. Революцию можно было бы отсрочить минимум на десять лет и за это время провести нужные реформы.

— Красиво говоришь, — усмехнулся Чигирев. — Может, оно было бы и лучше. Тебя, кстати, не волнует судьба Англии и Франции под немецкой оккупацией?

— Плевал я на них! — отмахнулся Крапивин. — Меня Россия интересует. Кстати, если бы Германия не проиграла в Первой мировой войне, глядишь, нацисты там к власти не пришли бы.

— Складно. Только не выйдет ничего.

— Думаешь, опоздали?

— Да. И как минимум лет на пятьдесят.

Быстрый переход