Изменить размер шрифта - +

Раздался винтовочный выстрел, затем еще один. В ответ начал бить автомат Скорцени. Но пули летели не в Ягера. Они с Людмилой откачнулись друг от друга и оба бросились к заветной куче кирпичей.

Скорцени стоял, качаясь, как дерево на ветру. В полумраке его глаза были огромны и целиком залиты зрачками: он принял огромную дозу антидота от нервно-паралитического газа. Прямо в середине его старой рваной рубахи расплывалось красное пятно. Он поднял свой «шмайссер», но, казалось, не понимал, что делать с ним — стрелять ли в Анелевича или в Ягера и Людмилу.

Его противники не колебались. Выстрелы винтовки Анелевича и пистолета Людмилы прозвучали одновременно в тот самый момент, когда Ягер выпустил очередь из автомата. На теле Скорцени расцвели красные цветы. Ветер, который раскачивал его, превратился в шторм и сбил диверсанта с ног. Автомат выпал из рук. Его пальцы потянулись к оружию, рука и предплечье рывками передвигались по земле, по полтора сантиметра за одно движение. Ягер выпустил еще одну очередь. Скорцени задергался под пулями, впивавшимися в его тело, и наконец замер.

Только теперь Ягер заметил, что эсэсовец успел оторвать несколько планок от большой корзины, в которой помещалась бомба из взрывчатого металла. За ними виднелась алюминиевая оболочка, напоминавшая кожу оперируемого, открытую через отверстие в простынях. Если Скорцени уже вставил детонатор…

Ягер бегом бросился к бомбе. Он на долю секунды опередил Анелевича, который в свою очередь на долю секунды опередил Людмилу. Скорцени успел вынуть одну из панелей обшивки. Ягер заглянул в отверстие. Своими расширенными зрачками он легко увидел, что в отверстии пусто.

Анелевич показал на цилиндрик длиной в несколько сантиметров, валявшийся на земле.

— Это детонатор, — сказал он. — Не знаю, тот ли это, который мы вытащили, или же принесенный им — как вы это говорили. Не имеет значения. Имеет значение то, что он не использовал его.

— Мы победили. — Голос Людмилы прозвучал удивленно, как будто она только сейчас поняла, что они сделали и что предотвратили.

— Больше в эту бомбу никто никогда не вставит детонатор, — сказал Анелевич. — Никто не сможет приблизиться к ней и остаться в живых даже ненадолго — без антидота. Как долго сохраняется этот газ, Ягер? Вы знаете об этом больше, чем мы.

— Лучи яркого солнца сюда не попадают. То, что остается на крышах, смывается дождем. А здесь он может сохраниться довольно долго. Несколько дней уж точно. А может быть, и недель, — ответил Ягер.

Он по-прежнему чувствовал себя на взводе и готовым к бою. Может, это последействие перестрелки, может — антидота. Вещество, заставившее биться его сердце, вероятно, ударяло и в мозг.

— Теперь мы можем отсюда уйти? — спросила Людмила. Она выглядела испуганной: возможно, антидот вызывал у нее желание бежать, а не воевать.

— Нам лучше отсюда уйти, сказал бы я, — добавил Анелевич. — Один бог знает, сколько газа попадает в нас при каждом вдохе. И если его больше, чем может переработать антидот…

— Да, — сказал Ягер, направляясь к выходу. — А когда мы выйдем, надо будет сжечь эту одежду. Мы должны сделать это сами, и мы должны мыться, мыться и мыться. Не обязательно вдохнуть газ, чтобы он вас убил. Он сделает то же самое, если попадет на кожу — медленнее, чем при вдыхании, но так же верно. Пока мы не уберем его, будем опасны для всех окружающих.

— Ничего себе, ну и зелье вы, немцы, сделали, — сказал Анелевич у него за спиной.

— Ящерам оно тоже не понравилось, — ответил Ягер.

Лидер еврейского Сопротивления буркнул что-то невнятное и замолк.

Быстрый переход