|
Когда появится Марина. Но Марина не появлялась, и Борис уже не то чтобы нервничал... Он начал дергаться. «Папа, ты что, с ума сошел?» — вспоминал он. «Ты принимаешь решения за нас за всех, но не спрашиваешь нашего совета», — это тоже ударило по его самолюбию. Может, и вправду, он принял неверное решение тогда, когда... Нет-нет, эту мысль нельзя допускать, даже не потому, что она неправильна, а потому, что рассуждать сейчас об этом опасно для жизни. Об этом не рассуждают, когда сожжены мосты, когда открыт специальный счет в пражском банке и когда огромная корпорация поставлена на уши... Надо просто гнуть свою линию. А на пенсии стоит подумать — правильно это было сделано или нет.
— Значит, так... Это был голос Парамоныча, а часы показывали начало пятого ночи. — Этот мужик говорит, что его зовут Владимир Ашотович Дарчиев. Высокий, седой, лет сорок пять — пятьдесят. Оружия при нем не было. Приехал он вроде бы один. В кармане у него я нашел твое письмо... — Погоди, — встревожился Борис. — Ты говоришь: «было», «нашел в кармане»... Что ты с ним сделал? — Я просто показал ему издали свое охотничье ружье и пригласил для беседы. Он был очень любезен и рассказал все, что я хотел знать. Он утверждает, что приехал, чтобы помочь тебе. Ты веришь? — Не знаю, — сказал Борис. — А где сейчас он сам? — Сидит связанный в моей машине. Машина стоит в гараже. А я звоню из дома. Можешь подумать до утра, а я пока посплю. Знаешь, утро вечера мудренее... — А с Дарчиевым ничего за ночь не случится? Он там не задохнется? — Я не могу беспокоиться сразу обо всех! Я беспокоюсь о твоей безопасности, Боб, а всякие там... Это уже не моя забота. — Я понял... А как Дарчиев собирается мне помочь? Чего он конкретно хочет? — Сходи к нему и спроси. Я буду стоять на стреме, пока вы будете беседовать. Если что — мы его прямо в гараже и успокоим. — Ты все продумал, — подивился предусмотрительности Парамоныча Борис. Со времен учебы в университете друг сильно изменился, и нельзя было сказать, к лучшему или к худшему. Просто он стал совсем другим. Романов наспех начеркал записку для дочери, оделся и выскользнул из квартиры. Через двадцать минут он помахал рукой Парамонычу, который стоял у ворот своего гаража, одетый в дутую куртку и старые зимние сапоги. У ноги стояло охотничье ружье, которое Парамоныч все же забрал у племянника, посчитав, что ему самому эта вещь нужна больше. — Он там, внутри, — сказал Парамоныч. — Иди, только осторожнее... — А чего бояться? — удивился Борис. — Ты же сказал, что он связан. — Он может тебя морально поиметь. Помни, что это твой бывший начальник. И не доверяй ему. Борис кивнул. Его не нужно было учить недоверию. Ему уже сделали однажды прививку, и срок ее действия еще не закончился. И, вероятно, не закончится никогда. — Здравствуйте, Владимир Ашотович, — сказал Борис, забираясь в машину Парамоныча. — Вас не очень помяли? — Ты про своего друга или вообще? Все, что могло со мной случиться плохого из-за тебя, уже случилось. Затекшие руки и ноги, а также пара кровоподтеков — сущая ерунда... — Извините. Мне приходится скрываться... — Не извиняйся. Я не за этим сюда приехал. — Тогда скажите — зачем. — Ты же прислал мне письмо, Боря. Ты просил помочь Марине выбраться из Москвы. — Ну и... — Во-первых, ее до сих пор не выпустили. Во-вторых, как мне сказали сведущие люди, ее не выпустят. |
