Фердинанд почувствовал, как у него дернулась щека. Он был почти уверен, что в итоге потеряет эти полуострова, потому что не может обеспечивать защиту всех своих владений одновременно. Ему в любом случае нужно будет чем-то жертвовать. И лучше уж пожертвовать ими, тем более продав их за кругленькую сумму, чем потеряв в войне. А это уже будет проблема русских и голландцев, как они защитят свои владения от напирающих со всех сторон британцев.

— Я подумаю, вам передадут наше решение в течение десяти дней. — Ван Вен тут же начал откланиваться. Он видел, что король почти созрел, но настаивать на немедленно ответе не стал. Это могло погубить все его миссию и разочаровать Петра. А разочаровывать Петра ему почему-то не хотелось.

* * *

— А вы все что-то пишите, Христофор Антонович, — Матвей, единственный слуга, которого было позволено взять Миниху с собой в ссылку свалил охапку дров на пол и принялся подкидывать в печку прямиком на полыхающие жаром угли. Посмотрев на стол, покачал головой. Опять ничего не ел. Так ведь уморит себя, бедолага.

— Да вот, пишу, все пытаюсь понять, где я совершил ошибку в Крыму. Что нужно было предусмотреть, чтобы этой катастрофы не случилось? А что, Настасья уже ушла? — Миних встрепенулся и обвел крохотную комнату, большую часть которой занимала печь, затуманенным взглядом. — Надо же, старею, однако, уж такой невнимательный стал.

— Угу, старость — она такая, особенно в неполных пятьдесят лет. — Буркнул Матвей. — Есть-то будете? А то Настасья опять наготовила, как на свадьбу, нам неделю не переесть всего этого.

— Давай, поедим, — Миних встал, помассировал затекшую спину и принялся убирать бумагу и чернила с перьями на подоконник, потому что больше места для них в комнатке не было.

Но Матвей не успел даже за миской потянуться, с горькой усмешкой вспоминая, как еще совсем недавно его барин только из тончайшего фарфора кушать изволил, как дверь без стука распахнулась, впустив в комнату морозный зимний воздух, а вместе с ним господина в теплой меховой шубе.

— Приветствую тебя, Христофор Антонович, — господин расстегнул шубу и снял подбитую мехом треуголку, после чего и Миних и Матвей признали в нем Романа Илларионовича Воронцова.

— И тебе не хворать, Роман Илларионович, — Миних, нахмурившись, смотрел на гостя. — С чем пожаловал?

— Да просто, мимо проезжал, вот решил поинтересоваться, не прокис ты тут уже? Пора на службу возвращаться, Христофор Антонович, нечего штаны просиживать. — Воронцов хохотнул и протянул бумагу. — Помилование и возвращение всех званий и достоинств. Ты вот тут в дыре этой живешь и не знаешь, что нет больше с нами Елизаветы Петровны, а Петр Федорович, решил тебя снова к делу пристроить. Вот так-то.

— К какому делу? — Миних сел на табурет, с которого не так давно поднялся, не прикасаясь к протянутым ему бумагам.

— Я точно не знаю, но вроде бы Петр Федорович хочет немного землицы прикупить в Новом свете у испанца.

— Не продаст, — покачал головой Миних.

— Ну, тут от цены все будет зависеть, на самом деле. В любом случае, это не наше с тобой дело, во сколько Петру Федоровичу землица та обойдется. Нам с тобой нужно будет там порты хорошие построить, форты укрепленные, местных туземцев обласкать, чтобы они никуда не сдернули и постепенно подданными Российской империи стали.