Ван Вен шел за ним, но слегка отстал, потому что его окликнул женский голос, а когда он оглянулся, то у него на шее повисла, заливая слезами, белокурая Марта.

— Я думала, что уже никогда вас не увижу, герр Ван Вен, — удалось разобрать ему сквозь рыдания. — Когда в доме пошли разговоры, что пора бы присоединиться к бунту, потому что в чем-то протестующие правы, я ночью вскрыла все мне известные тайники, вытащила все ценности и побежала сюда. Меня чуть не схватили какие-то голодранцы, но я была уже близко от ворот и мои крики услышали солдаты, стоящие на страже. Они меня спасли, а герр фон Криббе меня узнал и позволил остаться здесь, дожидаться вас.

— Откуда ты знала, что я направлюсь именно сюда? — Кристиан обнял ее за талию и позволил себе слегка расслабиться, когда понял, что не все его предали.

— Герр фон Криббе сказал, что вам некуда будет больше идти, — Марта всхлипнула. — И он оказался прав, вы пришли.

— Да, в этом, охваченном безумием городе, идти просто некуда. Марта, дорогая, покажи мне, где можно отдохнуть. Я ехал почти сутки с небольшими остановками, и устал, как собака, — Кристиан улыбнулся. Как бы то ни было, а жизнь не закончилась, главное, не упустить свой шанс. Однажды он его уже не упустил, вовремя выхватив пистолет, кто знает, может быть, судьба готовит ему еще что-то похожее?

* * *

Московский градоначальник Салтыков Владимир Семенович сидел на стуле с высокой спинкой и в упор разглядывал стоящего перед ним статского советника Зиновьева. Он уже добрых пять минут вот так молча разглядывал статского советника, размышляя при этом, на кой черт его сюда определили? Ведь мог бы сейчас в Пруссии или в Дрездене пусть даже под началом брата воинской доблестью славу себе зарабатывать. И ведь все вместе на его голову свалилось: и коронация, и окончательно зарвавшийся Ванька Каин, теперь вот это. Чем он таким Господа прогневил? Так и получится, заработает он себе здесь только геморрой размером с кулак, и хорошо еще, если головы не лишится. Одно радовало, судя по слухам Андрей Иванович Ушаков остается в Петербурге, и только от этого многие московские чиновники испытывали облегчение.

Молчание затягивалось. Зиновьев переступил с ноги на ногу. Он не понимал, за что на него взъелся государь, а теперь еще и Салтыков решил норов показать. Всегда же так работали, что за шлея им под хвост попала? Салтыков тем временем скрестил руки на груди, и прервал эту гнетущую тишину.

— Вот объясни мне, Степан Степанович, что я должен буду доложить государю, когда он приедет? А приедет он скоро, со дня на день ожидаем императорский поезд.

— Я же передал вам, Владимир Семенович, все результаты расследования как они есть: вот, тут же все написано, — Зиновьев указал на стопку бумаг, лежащих перед Салтыковым. — И кто первым начал бузить, и кто остальных подбил на то, чтобы от работы отлынивать, и...

— Хватит! — Салтыков стукнул кулаком по столу. — В указе Петра Федоровича ясно было указано, что первым пунктом ты расследовал, кроме того, «кто» начал бунт на мануфактуре, еще и «почему» он все это затеял. Ведь не мог же этот, — Салтыков порылся в бумагах, нашел нужное имя, и продолжил, — Иван Семя, встать с утреца, почесать пузо и подумать: «А не устроить ли мне бунт сегодня?»

— Да какая разница, что этому смерду в голову ударило? — вспылил Зиновьев. — Важно только то, что именно он начал бунт, в ходе которого весьма уважаемые промышленники, братья Болотины вынуждены были лично к вам обратиться за помощью.

— Ты понимаешь, сучий потрох, что государю начхать на все уважение к братьям Болотиным, а также на то, что ты там об этом деле думаешь! — взревел Салтыков раненным медведем. — Его величество Петр Федорович весьма ясно и четко указал, что именно ты должен разузнать.