Вот так, подумал я, опадали последние листья моих прежних дней – дней наслаждений, сладких заблуждений, дорогих воспоминаний. Так пусть же они увянут и сгинут навсегда! Ибо с этого мгновения моя жизнь должна стать чем-то другим, нежели букетом цветов. Она должна сделаться цепью из хорошо закаленной стали – твердой, холодной и прочной, – цепью из звеньев, достаточно крепких для того, чтобы обвить две лживые жизни и сковать их так прочно, чтобы вырваться не осталось никакой возможности. Вот что нужно было сделать и на что я решился.

Я повернулся и твердым, но тихим шагом свернул с тропинки. Открыл неприметную маленькую калитку и вышел на пыльную дорогу. Какой-то лязгающий звук заставил меня поднять взгляд, когда я проходил мимо парадного входа виллы Романи. Слуга – мой личный слуга, между прочим, – запирал на ночь большие ворота. Я слышал, как он опускал щеколды и поворачивал ключ в замке. Вспомнил, что ворота были накрепко заперты, когда я шагал по ведущей из Неаполя дороге. Зачем их открывали? Чтобы выпустить гостя? Конечно! Я мрачно улыбнулся хитрости своей жены! Она явно знала, что делала. Необходимо соблюдать приличия: слуга должен проводить и выпустить синьора Феррари через главный вход. Естественно! Тогда ничто не вызовет подозрений и все будет соответствовать правилам приличия! Значит, Гвидо только что ушел от нее?

Я зашагал спокойно, не торопясь, спускаясь с холма к городу, и вскоре нагнал его. Он шел своей обычной ленивой походкой, покуривая, и держал в руке веточку мадагаскарского жасмина – я-то знал, кто подарил ему эти цветы! Я прошел мимо, он бросил на меня небрежный взгляд, его красивое лицо было хорошо различимо в ярком лунном свете. Но обычный рыбак ничем не привлек его внимания, и он сразу же отвел глаза. Меня охватило безумное желание наброситься на него, вцепиться ему в глотку, сбить с ног и швырнуть в пыль, плюнуть ему в лицо и затоптать, но я подавил в себе это свирепое и опасное чувство. Я задумал игру получше, уготовив ему утонченные истязания, по сравнению с которыми драка выглядела заурядной возней. Отмщение должно медленно вызревать на огне гнева, пока само не упадет с ветви. Если же снять его второпях и слишком рано, то оно превратится в недозрелый плод – кислый и противный на вкус.

Поэтому я позволил своему дорогому другу – утешителю моей жены – и дальше шагать спокойно и беспечно, пройдя мимо него и предоставив ему мечтать о любовных утехах с дамой его лживого сердца. Я достиг Неаполя, нашел себе ночлег в одной из гостиниц, в которых обычно останавливаются люди моей предполагаемой профессии, и, как это ни странно, спал крепко и без сновидений. Недавняя болезнь, усталость, страх и горе – все это способствовало тому, что меня, словно усталого ребенка, бросило в объятия сна. Но, возможно, самым сильным успокоительным средством для моего рассудка стало осознание того, что у меня есть практический план мести – возможно, самый ужасный из тех, что были задуманы до меня каким-либо человеческим существом. Вы назовете меня нехристианином? Повторяю вам: Христос никогда не любил женщину! Если бы с Ним такое случилось, он бы оставил нам особые наставления относительно правосудия.

Глава 9

На следующее утро я поднялся очень рано. Я совершенно утвердился в принятом мною накануне вечером решении: план мой окончательно сформировался, и мне не оставалось ничего, кроме как воплотить его в жизнь. Никем не замеченный, я снова направился к склепу, взяв с собой небольшой фонарь, молоток и несколько больших гвоздей. Дойдя до кладбища, я внимательно огляделся по сторонам, надеясь, что поблизости не окажется ни скорбящего родственника усопшего, ни любопытного прохожего.