Жребий был брошен, а Болан вовсе не походил на того человека, который бежит от своей судьбы. Ну что ж, кое-кому в Вегасе придется на своей шкуре ощутить тяжелую руку Палача.

Глава 3

В течение десяти минут боевой фургон Болана, тихонько урча мотором, катился с потушенными огнями по едва заметным тропам. Спускаясь по склону, Болан глушил двигатель и давал машине катиться накатом, чтобы не нарушать ночную тишину. Он часто останавливался и внимательно вглядывался в темноту.

Когда они спустились к федеральной дороге, Болан пришел к заключению, что противник их не преследует. Не скрывая своего удивления, он повернул в сторону Лас-Вегаса и, обернувшись, сказал:

— Сдается мне, что нас оставили в покое.

Из глубины фургона послышался слабый, неразборчивый ответ.

— Все в порядке? — спросил Болан.

— Надеюсь, выживу. И... Болан...

— Да?

— Спасибо.

— Чего уж там, — с улыбкой ответил Болан.

Благодарность в данном случае была неуместна. Болан знал это, Лайонс тоже.

Мак закурил, с наслаждением затянулся сигаретой и удовлетворенно вздохнул.

— Хотите сигарету? — спросил он.

— Я бросил. Курение вредит здоровью. Разве вам это неизвестно?

Болан хмыкнул. Его гость приходил в себя. Чтобы отбить охоту шутить у такого парня, как Лайонс, его нужно было бы пропустить через мясорубку. Мак снова глубоко затянулся сигаретой и пустил струю дыма в глубь фургона.

— На свете немало других вещей, которые пагубно влияют на здоровье, — возразил он.

На этот счет у него не было никаких сомнений. Война, например. А также последняя чересчур затянувшаяся схватка на дороге...

Кровь врага, которую щедро проливал Болан, никоим образом не смущала его и не вызывала бесчисленные угрызения совести. В этом заключался смысл его жизни. К черту интеллектуалов с их гнилой философией: мафию можно победить только одним способом — действуя ее же методами. До определенной степени, конечно. Правила игры, а война действительно напоминает игру, менялись очень редко, как, например, сегодня на горе, когда в самый разгар кровавой оргии пришлось отказаться от детально продуманного плана боя, чтобы спасти человеческую жизнь.

Кстати, вот оно — интеллектуальное решение проблемы: их надо бить в их собственной игре, их же методами... но при этом не быть похожими на них. С точки зрения Болана этот момент коренным образом отличал его от противника: он еще не потерял человеческий облик.

— Мне кажется, что с момента нашей первой встречи вы выросли, Болан. Несмотря на пластическую операцию, я узнал вас тут же, с первого взгляда. Точнее, с первого выстрела. Вы все еще продолжаете воевать?

— К этому привыкаешь, — ответил Болан.

Действительно, война становилась образом жизни. Стоило лишь внутренне согласиться с постоянным напряжением и неизбежностью смерти, как необходимость убивать врага, бежать и скрываться становилась естественной, словно само дыхание.

На губах Болана заиграла легкая улыбка, и он спросил полицейского:

— Что значит «я вырос»?

Лайонс, кривясь от боли, потихоньку протиснулся вперед и опустился на сиденье рядом с Боланом.

— Я хотел сказать, что вы уже не тот взбалмошный воин, которого я знал в Лос-Анджелесе. Вы обрели класс, заматерели, что ли.

— Учиться никогда не поздно, не правда ли? Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, раз перебрались вперед.

Полицейский поморщился, устраиваясь поудобнее.