– Прекрасно спланировано, Яго. А что вы будете делать на Корсике?

– Не спрашивайте, добрый мой купец, если и дальше желаете оставаться добрым и честным человеком.

– О, желаю, желаю.

– Стало быть, тогда я в сенат, с вестями, – сказал солдат.

– Постойте, Яго.

– Ну?

– Если мой амулет – деньги, которых у вас нет, если Брабанцио предлагал власть, которой у вас тоже нет, что же вы вложите в наше предприятие, дабы оправдать треть прибылей?

– Волю, – ответил Яго.

Если начинаешь орать на что-то в темноте, это значит, что ты, по сути, уже махнул на себя рукой, нет? Тем самым ты более-менее говоришь: «Ну что ж, я знаю, что окончательный пиздец мне настал шестью разными способами, и страшно мне до помутнения в башке, но я желаю со всем покончить как можно быстрее и безболезненней».

Однако штуковина из воды не откусила мне голову, руки у меня задрожали – и держаться дальше я больше не смог. Я испустил громогласный вопль, расслабил руки и повис на цепях, как рухнувшая марионетка, едва не вывернув себе плечи в суставах и не содрав кожу на запястьях, когда оковы мои натянулись.

Я продолжал орать, пока голос не сел окончательно, и на последнем дыханье из меня исторгался лишь какой-то животный скулеж, заполнявший собой мою келью, тьму, все углы моего воображения. Вся жизнь стянулась в миг перед укусом, ударом, ужалом неведомой твари.

Но нет.

Я висел на цепях, а вода вокруг успокаивалась, и легкие мои сочились тихим воем – то из них истекала надежда. Сейчас я умру.

Капли воды падали на карниз у моей руки и отзывали эхом, словно медленные далекие аплодисменты – то Харон у руля рукоплескал жалким стараньям своего следующего пассажира на тот свет.

Что-то – быть может, плавник – скользнуло мне по ноге, и я завопил снова, пнул эту тварь, а та обвилась вокруг моих ног, не давая мне вырваться, и стала подбираться выше, к коленям, к бедрам.

Мочевой пузырь мой не выдержал, и впервые с самого детства я взмолился:

– Боже, спаси меня, помпезный ты хуила! – (Я упоминал, что не разговариваю с Богом уже очень давно? Вежливо будет упомянуть наше взаимное презрение, не?)

Существо же, будучи медвеебически сильным, не было колюче; да и кожа не шершавая, как у акул, которых я видел на рыбном рынке у Риальто, – гладкая – даже скользкая, – и теперь она обертывалась вокруг меня, точно меня душил огромный ослизлый канат. Я начал терять сознание, рассудок мой от ужаса сонно поплыл из ума – быть может, отрава еще действовала. И я отчалил, приветствуя забвенье, а несколько шипов прокололи мне бедра, и чудище прицепилось собой к моей мужской уде.

Хозяйки лагуны

– Правду сказать, Нерисса, моя маленькая особа устала от этого большого мира. – На волосах своих Порция носила золотую сетку, усеянную жемчугами, которые она пощипывала, словно благоденствующих вшей.

– Ну, покупка туфель может изматывать, особенно если свертки вам носит лишь одна служанка.

– Да не от туфель. – Порция приподняла подол платья – проверить, в новых ли она туфлях, а все путешествие и кончина батюшки, пока ее не было, оказались не напрасны. – Я глаз не могу сомкнуть после того, как мы вернулись из Флоренции. Лежу без сна, и мне кажется, я слышу, как он кричит в глубинах самого нутра виллы, мучается. А сяду на кровати – и тишина.

– Быть может, если б вы чем-то занимались днем, госпожа, – шевелили б пальцем, а то и двумя, чтобы как-то позаботиться о себе, – утомленье с приятностью овладевало б вами, и сон ваш был бы исполнен сладчайших грез.

– Танцевать? – предположила Порция.