- Ты очень внимателен, - ласково ответил он, - но я не хочу. Во всяком случае, не сейчас. (Чарли показалось, что Филос даже покраснел при этих словах. Что это было? Гнев? Чарли не захотелось искать причину).

- Много людей собралось, - заметил он, помолчав.

- Здесь все.

- А каков повод для праздника?

- Если не возражаешь, я хотел бы услышать твое мнение после окончания.

Поставленный в тупик, Чарли пробормотал:

- Ладно.

Они замолкли, прислушиваясь. Всеобщее звучание ряда аккордов становилось все тише и тише. Оно переросло в тихое стаккато, и Чарли заметил, что люди вокруг него начали слабо постукивать себя, а иногда и своих соседей, по месту у основания горла. При этом голоса поющих начинали мягко вибрировать, все пение приобрело определенный ритм - быстрый, но ясно улавливаемый. Кажется, музыкальные фразы состояли из восьми тактов с мягким подчеркиванием первого и четвертого. На это звучание накладывалась мелодия из четырех тактов, которая повторялась, снова повторялась... все собравшиеся ждали чего-то, некоторые даже наклонились вперед в ожидании...

Вдруг вступило мощное сопрано, певшее целый каскад нот, взмывавших вверх, подобно фейерверку, над основной мелодией в басах, и затем стихавшее. Так повторилось несколько раз - трудно было понять, поют ли в дальнем конце рощи или где-то рядом с Чарли. Два тенора в унисон повторили ту же мелодию и умолкли. Ее подхватил другой сильный голос, принадлежавший одетому в синее лидомцу, сидевшему рядом с Чарли. Его голос звучал очень сильно и как бы поплыл над рощей, освободившись от всех сопровождавших пение форшлагов и глиссандо, преподнеся слушателям все шесть нот в их первозданной чистоте. Все оживленно зашевелились, как бы одобряя, и полдюжины голосов сидящих в разных местах людей, присоединились к мелодии, повторяя вновь и вновь в унисон шесть нот. На второй из шести нот чей-то голос начал вести мелодию сначала: пение приобрело характер фуги, вступали голос за голосом; многоголосие усложнялось и усложнялось, возбуждая всех присутствующих. Теперь в пении участвовали, хотя и очень тихо, басы, придавая как бы основание синкопическому ритму музыки, вздыхавшей подобно приливам и отливам морских волн.

Так же неожиданно, как вступило первое сопрано, в центре перед собравшимися появилась обнаженная фигура танцующего. Она мелькала между стволами деревьев, двигаясь и вращаясь настолько быстро, что ее очертания невозможно было уловить. При этом фигура двигалась осторожно, обходя всякие препятствия. Находясь рядом с Филосом, танцующий лидомец высоко подпрыгнул и замер, упав на колени, спрятав лицо и руки в густой траве. Появились и другие танцоры, и вскоре темная роща ожила - танцевали все, их одежды развевались, смуглые тела мелькали. Чарли увидел, как вскочил Филос; к своему изумлению и сам он, Чарли, поднялся влекомый потоком звуков и движений. Он с трудом удержал себя от того, чтобы присоединиться к морю танцующих. Чарли стоял, обняв ствол дерева, переводя дыхание, он боялся, что не удержится на ногах в вихре непривычного танца, что его слух не поспеет за мелодией, что зрение не сможет воспринять все происходящее вокруг.

Все впечатления представлялись ему в виде отдельных картин стремительный поворот торса, напряженное, экстатическое выражение обращенного вверх лица, шелковистые развевающиеся волосы, дрожащее тело, крики ребенка, пробирающегося сквозь толпу танцующих, вытянутые руки, полузакрытые глаза уже находящихся в каком-то своем мире танцоров. Ребенок все никак не мог выбраться из толпы, и тогда один из танцоров схватил и подбросил его высоко в воздух, он был подхвачен другими, третьими сильными руками и так и летал по воздуху, пока благополучно не приземлился за пределами круга танцующих. Незаметно для Чарли басы, ранее певшие приглушенно, звучали мощным крещендо, а темп, заданный вначале мягким постукиванием по горлу, превратился в дикий бит, извлекаемый ударами кулаков по грудным клеткам и животу.