Утонченному вкусу Лу они казались просто кирпичами. Но вечером она получила похвалу от самого Стива Брайента. Повернувшись к печи с охапкой аккуратно сложенных поленьев в руках, Лу заметила, что за ней от двери наблюдает высокий молчаливый хозяин. Интересно, сколько времени он там стоял?

— Вы быстро осваиваетесь, — одобрил Стивен, прошел вперед и, принимая у нее из рук один за другим поленья, просунул их в отверстие топки и захлопнул дверцу умелым ударом ноги. Он стоял, задумчиво глядя на девушку, которая зарделась от удовольствия из-за скромной похвалы. — Было бы хорошо, если бы вы разжигали по вечерам огонь в гостиной. Марни всегда так делает. И вам будет веселее в компании Банта и Эндрю. Мне вы не помешаете — я все равно сижу в кабинете.

С этого вечера Лу стала нравиться жизнь в Ридли-Хиллз. Она проветривала комнаты, ставила на подоконники вазы с цветами, полировала старинную прекрасную мебель, пока та не начинала отплачивать ей теплым мягким сиянием. Каждый вечер девушка разжигала огонь в огромном каменном очаге в гостиной, а после чая она, Бант и Энди играли в шашки, в карты, в шахматы, весело смеясь и беззлобно подшучивая друг над другом. А иногда просто сидели у огня и разговаривали. Лу рассказывала о своей прежней жизни в Англии, вспоминая забавные высказывания и проделки племянников-близнецов. И молодые люди поведали немало любопытных детских воспоминаний. У обоих отцы имели собственные владения, и мальчиков отправили в пансионы в Сиднее, пока им не исполнилось семнадцать. Они увлекались крикетом и футболом, обожали плавать и, приезжая домой, играли в поло, когда была возможность. Их карьера шла по порядку, заведенному для юношей их круга, и оба, кстати, считали, что им крупно повезло — стать джакеру у Стива Брайента. Под бдительное око этого умелого руководителя надеялись отдать своих сыновей для подготовки к будущей работе многие отцы. На сей раз счастливчиками оказались Бант и Эндрю. Конечно, два года обучения не были усыпаны розами. Брайент строго следил за дисциплиной и не позволял разъезжать на машинах, принадлежащих станции, или играть в поло и бегать на танцы каждый выходной, как разрешали другие наниматели. Но он был справедлив, честен, неутомим, не скупился на похвалы, если ребята заслужили, и не задумываясь, критиковал, когда необходимо. И требовал от себя не меньшего, чем от работников.

Это действительно было так. Его замкнутость втайне беспокоила Лу. Остальные подопечные не внушали такого беспокойства, и она была ими по-матерински довольна, но ей не удавалось пробить брешь в стене одиночества и изоляции, которой окружил себя Стивен Брайент.

Радость от вечерних посиделок у камина в компании доброжелательных юношей омрачалась мыслью о полоске света, пробивающейся из-под двери кабинета, и о суровом, сдержанном человеке, отгородившемся от них. Иногда свет горел заполночь, и Лу, принося или забирая поднос, готова была поддаться искушению отбросить осторожность и, признавшись, что имеет опыт канцелярской работы, предложить свою помощь. Но Лу этого не делала. Она знала, что он откажется от ее помощи вежливо-равнодушно, как разочаровавшийся человек, который предпочитает, чтобы женщины знали свое место — как можно дальше от него!

— А тут ты не совсем права, Лу, — возразил Эндрю, когда однажды вечером она поддалась соблазну поговорить об отрицательном отношении Брайента к женщинам вообще. — Конечно, я не хочу сказать, что поведение жены Филиппа не вызвало у него отвращения. Когда она явилась забрать детей, он высказал все, что о ней думает, не сомневайся. Но время от времени Стив позволяет себе расслабиться, а, Бант?

— Это уж точно.