— Правильным? — рыкнула Галатея. — Ты напрашиваешься на смертный приговор. Ставишь меня в очень неловкое положение, сестра. Что я должна сделать с женщиной, которая нагло плюет на приказы вышестоящих?

— Оставьте ее в живых, — сказала Верити. — Позвольте ей служить церкви с теми же честью и отвагой, которые она продемонстрировала в цитадели.

— Без приказов эти вещи не имеют значения, — вмешалась Хлоя. — Каждая сестра является частью целого. Ни одна из нас поодиночке не представляет закон.

— Я приму любое решение церкви, — прошептала Мирия.

— Даже смерть? — произнесла госпитальерка. — И это притом, что она поступила так, как поступила бы любая праведная сестра? — Верити взглянула на Галатею. — Так нас испытывает собственная вера. Не следованием жесткой букве закона в книгах или древним канонам, бездумно и беззаботно, а ставя нас в опасные положения и испытывая нашу решимость проблемами, лежащими за гранью нашего опыта. Если мы всегда будем неподатливы и непреклонны, будем бояться рисковать при битве с врагом, какая от нас польза Императору? — Ее рвение было внезапным и искренним. — Мы станем не кем иным, как безмозглыми фанатиками, живущими строго по предписаниям, слепыми и ограниченными… как Виктор Ла-Хайн.

Повисла долгая пауза, прежде чем канонисса обратилась к Хлое:

— А эта госпитальерка красноречива.

— Да, я тоже так считаю, — согласилась сестра-серафима.

Та кивнула.

— Я не хочу твоей смерти, сестра. Но, как бы то ни было, непослушание не может остаться безнаказанным. — Взгляд холодных глаз Галатеи упал на Мирию, и спустя мгновение она повторила слова Ла-Хайна: — Должна быть обоюдность.

Женщина кивнула:

— Я понимаю.

Канонисса приблизилась к ней.

— Сестра Мирия, мой приговор — лишение всех наград ордена и статуса элитной селестинки. С этого мгновения ты понижена до рядового звания боевой сестры.

Сорвав с поясной петли сестры ее церковный венчик, она сняла с него пригоршню бусин, прежде чем вернуть разорванный розариус обратно.

— Ты продолжишь служить Богу-Императору на благо церкви. Возможно, со временем, если сумеешь совладать со своим вечным непослушанием, Он дарует тебе шанс вернуть былые привилегии. Если нет, по крайней мере, ты сможешь умереть во имя Его.

Мирия кивнула:

— Благодарю вас за милосердие, почтенная канонисса.

Галатея отвернулась.

— «Меркуцио» покидает орбиту с десятью ударами колокола, Мирия. И я хочу, чтобы к тому времени ты была на борту. В грядущие дни у меня будет достаточно забот, которыми я займусь уже без тебя. Теперь иди.

Верити видела, как отторжение ранило Мирию, но та хорошо это скрыла.

— Как будет угодно. Аве Император.

— Аве Император, — в один голос ответили женщины, когда Мирия, хромая, направилась к выходу из часовни.

«Меркуцио» медленно и неторопливо отделился от коммерческой станции; широкий нос фрегата отвернулся от орбитального комплекса и направился в открытые просторы космоса. Стоя в обсерваториуме, Мирия была наедине со своими мыслями.

Она ощущала противоречие: одна ее часть испытывала облегчение от полностью выполненного перед Летой и другими долга, но другая чувствовала одиночество и печаль из-за разжалования и осуждения.

Сороритас должна была добраться на «Меркуцио» в порт планеты Парамар и там предоставить себя местному монастырю для выполнения новых заданий. Ее глаза заметили что-то в черном как смоль небе. Очертания чего-то движущегося, столь же темного, как обсидиан Нуль-цитадели.