Я почувствовала острую боль, когда подумала о том, что господин Клаудиус ушёл от меня рассерженным — и эта мучительная мысль не отпускала меня ни на минуту… Какой ребячливой и строптивой я ему, наверное, показалась, появившись рука об руку с Шарлоттой!.. И тем не менее он выразил беспокойство и заботу обо мне, маленьком незначительном создании — выразил в тот момент, когда его самого настигла большая беда!.. Я стиснула зубы и забилась поглубже в угол софы… Повинуясь настойчивым просьбам фройляйн Флиднер, я влила в себя чашку горячего чаю; сама же пожилая дама не съела ни кусочка, она тихо сидела рядом со мной.
— Господин Клаудиус там тоже в опасности? — наконец сорвалось с моих губ.
Она пожала плечами.
— Да, это может быть опасно; наводнение бывает хуже пожара, а господин Клаудиус не тот человек, который в подобные моменты думает о себе — но всё в руках божьих, дитя!
Это совершенно не успокоило моё сердце… Как часто я читала о людях, которые утонули — невинные люди, которые не сделали ничего плохого — а у него ведь было на совести убийство!.. Убийцы тоже в руках божьих? Давящий страх заставил меня высказать это вслух.
— Он ведь виноват в смерти человека, — сказала я подавленно, не поднимая глаз.
Старая дама отшатнулась, и я в первый раз увидела, что в её мягких глазах сверкнуло пламя глубокого возмущения.
— Отвратительно — кто вам это сказал? Да ещё и в таком безжалостном виде? — воскликнула она взволнованно. Она поднялась и на несколько секунд подошла к одному из окон; затем она снова села ко мне и взяла обе мои руки в свои.
— Знаете ли вы подробности? — спокойно спросила она.
Я покачала головой.
— Ну, тогда, очевидно, в вашей неопытной душе, не знающей мира и жизни, действительно могла сложиться такая ужасная картина — я живо могу себе представить — бедный Эрих!.. Конечно, это самая тёмная страница его жизни; но, моё дитя, он тогда был молодым человеком едва двадцати одного года, страстным и восторженным… Он любил одну женщину, сильно любил — ну, я не буду об этом подробно рассказывать. И ещё у него был друг, которому он полностью доверял и для которого он много сделал… В один прекрасный день оказалось, что эта женщина и его друг обманывали его, что они оба проявили неверность… Была тяжёлая сцена, были произнесены слова, которые, как требует того отвратительный мужской обычай, можно было смыть только кровью. Произошла дуэль из-за вероломной женщины; этот друг…
— Молодой Экхоф? — вклинилась я.
— Да, сын бухгалтера — он получил пулю в плечо, а господин Клаудиус был довольно тяжело ранен в голову — из-за этого у него и начались все его проблемы с глазами… Рана Экхофа была не опасна; но его расшатанное к тому времени здоровье и слабая конституция привели к тому, что после нескольких недель лечения он умер, несмотря на все усилия лучших врачей.
— А женщина, женщина? — перебила я её.
— А женщина, моё милое дитя, покинула Париж задолго до того, как господин Клаудиус поправился; она уехала с каким-то англичанином.
— Она была виновата в его страданиях и не пришла, чтобы попросить прощения и ухаживать за ним?
— Моя маленькая девочка, она была дамой из театра — она приняла эту кровавую жертву как дань преклонения своей опасной красоте и не чувствовала себя обязанной просить прощения или тем более лечить кровавые раны своими ухоженными руками… Вскоре после выздоровления господин Клаудиус приехал сюда — его брат… умер… и оставил своему наследнику много распоряжений… Он приехал впервые после долгого отсутствия — и я никогда ещё не видела, чтобы кто-нибудь так жестоко страдал, как он. |