Изменить размер шрифта - +
Я бы могла — ради него самого — выступить против этой сахарной диеты. Но мне не хватило мужества протестовать, я не решалась и просить, хотя мне приходилось видеть, как он тратит сотни талеров на пожелтевшие рукописи или старую майоликовую вазу, не оставляя себе ни пфеннига. Его мягкое, милое лицо, его почти детская радость, с которой он показывал мне приобретённые сокровища, и моё глубочайшее уважение к его работе и его учёности заставили меня отказаться от возражений.

Я достала маленький кошелёк, который Илзе положила мне в чемодан «на крайний случай» и который я до сих пор не трогала. Его содержимого хватило на некоторое время; но с последними деньгами вернулась и мучительная забота. К Илзе я не могла обратиться с такого рода просьбой, и к господину Клаудиусу тоже — я ведь должна буду постоянно докладывать ему, на что я трачу деньги из моего наследства. Сейчас, когда я стала яснее судить о людях и вещах, я вспомнила, что он полностью забросил коллекционирование, как только оно превратилось в страсть — и я прекрасно поняла поговорку, что такой коллекционер заберёт деньги даже с алтаря; поэтому я не могла ожидать, что он пойдёт мне навстречу в моей просьбе. Но на то, что я сама заработаю, он прав иметь не будет; мне даже не нужно будет рассказывать ему, на что я трачу заработанные деньги… Так мне пришла в голову спасительная идея.

Уже на второй день после несчастья в долине Доротеи я в окне одной из задних комнат увидела молодую девушку, чья мать утонула. Глубоко склонив красивое, бледное лицо, она так усердно работала, что мне даже не удалось поймать её взгляд.

— Что она делает? — спросила я у фройляйн Флиднер.

— Она попросила дать ей какое-нибудь занятие, поскольку надеется таким образом заглушить свою боль. Она подписывает пакетики с семенами — её отец был учителем в долине Доротеи, и она пишет очень красиво.

Я снова вспомнила об этом, когда Эмма, горничная, снова принесла мне список расходов — но у меня не было ни пфеннига, и я, запинаясь, попросила её о нескольких днях отсрочки. Она, очевидно удивлённая, удалилась, а я около шести часов с бьющимся сердцем отправилась в главный дом… Это был вечер чаепития у господина Клаудиуса — моего отца тоже пригласили, но пока он был в резиденции, чтобы поприветствовать принцессу Маргарет, которая вернулась в замок после трёхмесячного отсутствия.

Я сняла пальто в комнате фройляйн Флиднер.

— Детка, — несколько смущённо сказала пожилая дама, прижав мою голову к груди, — если с вашей кассой будет что-то не в порядке, вы, конечно же, обратитесь ко мне?

Я пришла в ужас — Эмма проболталась; но мне не хотелось сознаваться в моих трудностях — было стыдно из-за отца. И что мне даст, если она одолжит мне денег? Ведь их надо будет вернуть… Я сердечно поблагодарила её и твёрдым шагом направилась в контору — впервые с тех пор, как Илзе уехала.

Ещё из коридора я услышала, как господин Клаудиус ходит по комнате туда-сюда. Когда я открыла дверь, он обернулся на шум и остановился, заложив руки за спину. На его столе горела лампа с зелёным абажуром, все остальные столы были не освещены — господа уже ушли с работы.

Меня охватила дрожь — этот высокий, стройный человек только что быстрыми шагами мерил опустевшую полутёмную комнату — я сразу подумала о тех временах, когда страстная боль без устали гоняла его по саду. Моё появление в конторе, казалось, неприятно поразило его — он невольно взялся за абажур и снял его с лампы, так что её свет залил мою робко застывшую на пороге фигуру. Мне стало так неуютно, как будто я стояла у позорного столба; но я собрала в кулак всю свою волю, подошла к нему и с неловким поклоном положила перед ним на стол бумагу.

— Не будете ли вы так добры посмотреть на почерк? — сказала я, опустив глаза.

Быстрый переход