— Вы так думаете? — на какую-то секунду солнечная улыбка согнала с его лица выражение страдания. — Это не так, Леонора. Мне очень хорошо знакомо мудрое мнение, согласно которому мы должны пройти различные этапы своего развития, прежде чем сможем попасть на небо… С каждым этапом мы приближаемся к цели, и этим он и благословенен. — Он стал подниматься на горящий этаж, а я побежала к отцу. Он тихо и неподвижно лежал на своей кровати; лишь когда одна из помп с грохотом проехала по мосту и, скрежеща, остановилась перед домом, он приоткрыл глаза и огляделся замутнённым, ничего не выражающим взглядом. Затем он стал что-то непрерывно бормотать. Фройляйн Флиднер меняла ему на лбу холодные компрессы, и это действовало успокаивающе. Помощи и поддержки было много. Даже фрау Хелльдорф, которая с того рокового воскресного утра не заходила за лесную ограду, преодолела страх перед своим отцом и пришла ко мне.

Я сидела подле больного и держала в ладонях его пылающую руку. Его таинственное бормотание, не прекращавшееся ни на минуту, вид его измученного лица, с которого, казалось, навсегда исчез любой след самостоятельного мышления, мучительный страх за господина Клаудиуса, который пошёл на горящий этаж — всё это повергло меня в глубочайшее отчаяние.

В углу комнаты горел ночник, бросая на постель больного глубокие тени. За окном над залитой серебряным светом стеной деревьев тянулись чёрные клубы дыма; помпа упруго поливала водой языки пламени — они с шипением отступали и, к моему ужасу, вновь угрожающе рвались вверх… «Осторожно!» — снова и снова раздавалось среди рокота и шума — спасённые сосуды, вазы, зеркала, мраморные фигуры выносились из замка и складывались к ногам Дианы. Возле богини уже громоздились высокие стопки книг, а стоящая вокруг мягкая мебель и блестящие столешницы выглядели чужеродно на фоне искрящегося снежного ландшафта.

Постепенно дым перед моими глазами начал истончаться, а шум на лестнице стал затихать. Из дома перестали выноситься вещи.

— Потушили, — глубоко вздохнув, сказала фрау Хелльдорф, и я спрятала в подушки своё залитое слезами лицо.

Вошла Шарлотта. Подол её платья цеплялся за доски пола, а тяжёлые косы неаккуратно свисали с затылка — она работала на пожаре как мужчина.

— Прекрасный вечер для нас, принцессочка, — глухо сказала она и без сил опустилась рядом со мной на скамеечку для ног. Она прижалась лбом к моим коленям.

— Ах, моя бедная голова! — прошептала она, когда обе дамы на какой-то момент вышли в соседнюю комнату. — Дитя, если бы вы знали, как мне плохо! Поверьте, что там, наверху, мне пришла в голову отчаянная мысль — а не лучше ли было бы, если бы пожар забрал все мои платья и меня вместе с ними, и тогда вся моя мука — она прижала руки к сердцу — прекратилась бы… Я пробегала мимо запечатанных дверей и ждала, что одна из них вот-вот откроется, и моя матушка протянет ко мне руки, чтобы вытащить из толпы своё несчастное дитя и забрать его к себе… Сегодня я впервые не могу простить моему отцу, что он безо всяких условий, безоглядно и доверчиво отдал нас в руки своего брата!.. И даже если он ужасно страдал, он не должен был умирать, он должен был жить ради нас — он поступил малодушно!

Толпа снаружи постепенно редела, стало тише, и шипение струй воды, время от времени направлявшихся кверху, острее проникало в уши. И тут наконец появился так давно ожидаемый врач. Пока он осматривал больного, из коридора до нас донёсся громкий голос:

— Разве я не предупреждал, господин Клаудиус, что вытаскивание на свет божий языческих идолов, мудро погребённых вашими предками, вызовет отвращение у господа нашего? — спросил старый бухгалтер в своём торжественном пророческом тоне.