— У неё потемнело в глазах, — коротко ответила Илзе на мои боязливые расспросы. — Да, нам опять предстоит весёлая ночка! — пробормотала она про себя, убирая со стола посуду и относя ящичек с бумагами назад в комнату. Значит, Илзе частенько приходилось переживать тяжёлые ночи рядом с моей бабушкой! Для меня это было дурной новостью; мой здоровый, счастливый сон не позволял мне даже и догадываться, что ночной порой в доме что-то происходило. Я, конечно, вспоминала, что Илзе довольно часто по утрам выглядела разбитой и утомлённой; но тому виной всегда были головные боли, от которых она часто страдала.

Я сложила на столе руки и опустила на них голову; у меня было тяжело и тоскливо на сердце, как будто ночью на Диркхоф должно обрушиться что-то ужасное. Механически я прислушивалась к шагам Хайнца, который делал вечерний обход вокруг дома. Хайнц благоразумно не пошёл на задний двор, поскольку бабушка всё ещё была там, хотя рычаг насоса больше не работал. Бабушка могла часами стоять у изгороди и вглядываться в бесконечный простор пустоши.

— Иди в постель, дитя, ты устала! — сказала Илзе и погладила меня по голове.

Я почувствовала в этот момент, что в силу своей естественности и непосредственности я до сих пор была самым беспечным, самым эгоистичным существом на свете.

— Нет, я не пойду спать, — сказала я, стараясь придать своему голосу уверенность. — Илзе, мне сегодня исполнилось семнадцать, я уже большая и достаточно крепкая — я не позволю отправлять меня спать, в то время как ты будешь возиться с бабушкой!

Я вскочила и встала перед ней.

— Ну вот, мне только не хватало, чтобы ты путалась у меня под ногами! — сухо ответила Илзе; она поглядела на меня сверху вниз. — Ну, теперь я тоже знаю, как выглядит большая и крепкая женщина! Она уже выше стола и попискивает, как цыплёнок, который только что вылупился из яйца!

— Илзе, ну не такая я уже жалкая! — перебила я её возмущённо и в тоже время неуверенно — она никогда не преувеличивала.

— Между прочим, я не знаю, чего ты хочешь! — продолжила она твёрдо. — Смешно! Бабушка стоит спокойно на заднем дворе и через час будет спать так же крепко, как и все остальные. Но я хочу тебе сказать, что она начинает тревожиться, если в проходе долго горит свет.

Без лишних слов она взяла лампу со стола — и на моём героическом порыве была поставлена точка. Я бы очень хотела посмотреть на того человека, который осмелился бы возразить Илзе, когда она, энергично кивнув головой, вынесла своё решение.

Я пожелала спокойной ночи Хайнцу, который как раз запирал ворота, и послушно последовала за Илзе в угловую комнату, где мы обе спали.

5

В нашей комнате было жарко и душно. Илзе уже затворила ставни на двух угловых окнах; и будь в её распоряжении ещё и шторы, она бы, конечно, задёрнула и их.

— Вот, растеряха, твои новые башмаки! — Илзе указала под стул рядом с моей кроватью. — Если бы не Хайнц, они бы так и стояли в траве, а ночью гроза смыла бы их в реку!

При виде двух сиротливых уродцев кровь бросилась мне в лицо. К тому же на меня с гравюры на стене пристально смотрел Карл Великий — его глаза в ярком свете лампы казались огромными. Я повернулась к Карлу спиной и незаметно задвинула башмаки подальше под стул; я не хотела их больше видеть, я не хотела, чтобы хоть что-нибудь напоминало мне о чужаках, с чьим появлением началась целая череда неприятностей и мучительных ощущений в моей простой, беззаботной жизни.

Илзе не вышла из комнаты, пока я не легла в постель. Но с лихорадочно бьющимся сердцем, исполненным дурных предчувствий, заснуть было невозможно. Я снова оделась, подняла ставню на западном окне, выходящем на задний двор, и уселась на край постели.