В тот момент, когда мы вышли на двор, кучер вывел из конюшни пару резвых лошадей и подвёл их к хорошенькой коляске, стоявшей возле каретного сарая.

Наши носильщики направились прямиком к двери посреди стены, и мы последовали за ними.

— Куда идут эти люди? — вдруг раздался позади нас повелительный голос.

Я надвинула шляпу поглубже на глаза, не решаясь повернуть голову — я узнала голос пожилого господина в коричневой шляпе, хотя он звучал не так мягко, как четыре недели тому назад на пустоши… Значит, господин Клаудиус всё же был в конторе, и сейчас «что-то будет», как сказал старик в холле… Носильщики как по команде остановились, не решаясь пройти дальше. Лишь Илзе решительно обернулась.

— Нам надо к господину фон Зассену — здесь можно пройти? — учтиво спросила она.

Никакого ответа не последовало, но господин, по-видимому, махнул рукой, поскольку Илзе без дальнейших разговоров открыла перед носильщиками дверь, пропуская их перед собой. И она опять должна была, как вчера утром в Диркхофе, протолкнуть меня через дверь, поскольку я снова застыла на пороге как пригвождённая… Мой взгляд, привыкший к зелёно-коричневым просторам и пурпуру цветущей пустоши, оцепенел при виде раскинувшегося передо мной океана красок. Я не могла поверить, что это буйство цветов и оттенков, в невообразимой пестроте перемешанных друг с другом, было порождено огромным количеством роскошных цветов всевозможных видов и форм. Только сейчас я поняла, как человеческая фантазия могла выдумать чудеса мира сказок — этот драгоценный цветочный ковёр открылся передо мной таинственным и одиноким волшебным островом посреди нового мира, который показался мне сначала таким пыльным и уродливым.

У моих ног протянулась клумба с лиловыми гелиотропами; их сильный ванильный аромат висел в воздухе, опьяняя и дурманя меня… Были забыты жаркие пыльные улицы и неприятные дорожные впечатления, забыт жуткий грохот парада военного караула, кривляющиеся уличные мальчишки и ужас перед задней комнатой! Я сдёрнула с головы шляпу и подбросила её вверх.

— Ах, Илзе, мне хочется сейчас же броситься в цветы, чтобы они сомкнулись надо мной! — ликующе воскликнула я.

— Да, от тебя вполне можно этого ожидать, — сухо заметила она, на всякий случай ухватывая меня за подол юбки.

В саду было очень тихо — если не считать жужжания пчёл и журчания воды где-то в отдалении. Птицы умолкли и прятались в прохладных кустах, у людей был послеполуденный отдых. Лишь какой-то пожилой человек, судя по одежде садовник, вышел из оранжереи, когда мы проходили мимо, и показал носильщикам кратчайший путь к «Усладе Каролины». Илзе поблагодарила его.

— Пожалуйста, мадам, — ответил он мягким и спокойным тоном.

Это было чересчур для щепетильно честной Илзе.

— Вы не должны думать, что раз у меня такая красивая шляпа, то я благородная дама. Я из пустоши, и мой отец был вязальщик веников.

Мы подошли к небольшой реке, через которую вёл изящно изогнутый железный мостик. Река служила каймой гигантскому цветнику: противоположный от нас берег был огорожен густым высоким кустарником, в просветах которого виднелась освежающая зелень деревьев, тщательно подстриженные лужайки и светлые дорожки из гравия.

Я вздрогнула и спряталась за Илзе, когда мы перешли мостик — до нас донёсся смех, тот самый гармоничный смех, который я услышала четыре недели назад на пустоши и который, я знала, не забуду до конца моих дней… Я спряталась за Илзе, потому что там, где смех, должны быть и насмешливые глаза, которых я ужасно боялась.