– Что я могу сказать? – уныло ответил он на приглашение Адама высказаться. – Король нарушил и эту клятву, и другие, да… Но он не Джон. Генрих не злой. Он хочет, чтобы его любили. Он желает делать добро…

Саймон издал странный звук, похожий на приглушенный рев разъяренного зверя, и Джеффри перевел взгляд на него.

– Я не могу винить тебя за твой гнев, – признал Джеффри. – Но что я могу сделать? Между нами существует тесная связь – Генрих ведь мой кузен, и он заботится о моей семье. Мои мальчики – Уильям и Иэн, служат у него при дворе, и он добр и терпелив к моим сыновьям как любящий дядя. Могу ли я, словно паршивый пес, наброситься на него и укусить руку, которая кормит меня?

– А что ты будешь делать, если он укусит тебя? – возразил Саймон. – Разве он уже не набрасывался в гневе на самых приближенных к нему людей? Не он ли вчера называл Хьюберта де Бурга «отцом», а на следующий день заковал его в цепи и заточил в глубокий подвал?

– Генрих не набросится на Джеффри, – голос Иэна, глубокий и немного сиплый, донесся к ним со стороны лестничной площадки.

Все напряглись. Джиллиан поднялась со своего места у окна, где она сидела напротив Джеффри, и пересела на скамью рядом с Элинор, а Джеффри привычной улыбкой пригласил Иэна занять место рядом с ним. Иэн обвел взглядом собравшихся. Он постарел, его волосы почти полностью высеребрила седина, морщины глубокими складками избороздили лоб, тяжело залегли возле губ, но ясные карие глаза оставались такими же теплыми и блестящими, как прежде, а статная фигура и все еще крепкая мускулатура указывали, от кого Саймон унаследовал свою внешность.

– Кровь – священные узы для Генриха, – добавил Иэн. – Он никогда не станет нападать на Джеффри, точно так же, как он никогда не был мстительным по отношению к Ричарду Корнуоллу.

– Присядь, папа, – настоятельно произнес Саймон.

– Ты думаешь, что я устал, спускаясь по лестнице, – поддразнил Иэн, – или хочешь усадить меня, чтобы я умер на месте от удара при сообщении о том, что, по твоему мнению, мы должны немедленно присоединиться к Ричарду Маршалу?

Джоанна неодобрительно посмотрела на брата, и Иэн улыбнулся ей, обнял за талию и поцеловал. Элинор засмеялась. Она несколько погрузнела с годами, а в ее ранее черных волосах блеснула седина, но сила характера этой женщины с годами не ослабела, и глаза сверкали и искрились так же, как у Саймона.

– Возможно, самое время тебе подарить своему супругу еще одного ребенка, Джоанна, и перестать быть матерью Иэну и мне, – заметила Элинор, улыбаясь. – Мы вовсе не слепы и не глупы. Мы хорошо слышим, даже если об этом не говорим вслух.

– Тогда, полагаю, вы слышали, что Генрих становится невыносимым, – сердито бросил Саймон.

– Не столько сам Генрих, сколько епископ Винчестерский и его ублюдок, – произнес Адам, пытаясь сгладить злобный тон Саймона.

– Говорят, что Питер Риво приходится племянником Винчестеру, – с отсутствующим видом поправил Иэн, мысли которого явно находились где то далеко. Потом он вздохнул и направился к Джеффри, собираясь расположиться рядом с ним. – Винчестер слишком долго находился за пределами Англии. По видимому, он забыл все, что когда то знал о соотечественниках.

– Нет, – мягко произнес Джеффри, – нет. Он не забыл. Он помнит очень хорошо. Ему всегда был ненавистен тот факт, что власть в этой стране по закону разделена между баронами и королем. Он так же решительно отстаивал неоспоримое право короля во времена Джона, как и теперь, но Джона слишком ненавидели, поэтому Винчестер понимал, что любые попытки сдержать баронов могут привести к войне. В конце концов Джон попытался сделать это, и вспыхнула война.

– И ты решил, что Винчестер должен был сделать соответствующий вывод из этого? – язвительно заметил Саймон.