Безмолвный плач ее вскоре перешел в рыдания. Тело молодой женщины судорожно вздрагивало. Турнемин отнес ее на постель, лег рядом и постарался успокоить ласками.

— Не хочу… — твердила она. — Не хочу, чтобы ты дрался!.. Из-за меня! Шлюхи такой!

— Замолчи! — строго приказал он. — Я запрещаю тебе произносить такие слова!

Она горько рассмеялась.

— Почему же? По-твоему, я не шлюха, раз мне не платят? Но для тебя я все равно что рабыня на плантации. А мне нужна любовь, мне нужен муж. Почему ты вечно оставляешь меня одну? Почему не приходишь? Потому что любишь ее?

— Не говори глупостей. Ты моя жена, и я никогда не переставал тебя желать.

— Но ты меня не любишь… больше не любишь. Боже, как мне хочется умереть.

Она зарыдала еще сильнее. Жиль видел, как корчилось ее восхитительное тело, ночник бросал розовый свет то на отвердевшую грудь, то на золотистый треугольник внизу живота. Молодая женщина была на грани истерики, и тогда Жиль прижал Жюдит к постели и резким движением вошел в нее…

Жюдит хрипло вскрикнула, и вдруг тело ее расслабилось, и она отдалась во власть обжигающей волны страсти… милосердной волны.

— Никогда не видел такого меткого выстрела, — проговорил, задыхаясь, Ла Валле. — Пистолет так и разлетелся на куски у него в руке…

Пройдет немало времени, прежде чем он сможет держать оружие…

— И ласкать женщину! — саркастически добавил Турнемин. — Очень хорошо. Вряд ли он захочет продолжить дуэль. Разве что другой рукой владеет не уже.

— Редко кто одинаково хорошо стреляет с обеих рук.

— Лично я запросто. Вы представить себе не можете, какие акробатические трюки приходится выделывать, когда воюешь против индейцев.

Ну что же, дело сделано, можно и позавтракать.

Я умираю с голоду. А вы?

— Я тоже. Но сначала вам надо подписать протокол… и поинтересоваться самочувствием противника, как того требуют правила хорошего тона. Это будет достойный жест, и, кроме того, — добавил, смеясь, Ла Валле, — всегда приятно посмотреть, как корчится твой обидчик.

С формальностями покончили быстро. Жиль на минуту склонился над белым, как его рубашка, Рандьером, лежавшим на запятнанной кровью траве. Военный хирург, которого успели привести секунданты, забинтовывал ему руку или то, что от нее осталось.

— Надеюсь, это послужит вам уроком, — сказал полусерьезно, полунасмешливо Жиль. — Я, со своей стороны, совершенно удовлетворен и желаю вам быстрого выздоровления… и хорошего путешествия — вы ведь плывете во Францию вместе с господином де Ла Люзерном. Мое почтение, господа, — распрощался он с остальными.

И, взяв под руку своего друга, он вернулся к рощице, в которой они оставили лошадей. Следом шел Анри де Селюн, несмотря на свою обычную невозмутимость, проникшийся большим уважением к человеку, так мастерски владеющему пистолетом.

— Пожалуй, я попрошу нового губернатора, господина де Венсана, назначить вас главным наставником молодых офицеров в стрельбе, — воскликнул он. — Думаю, каждый захочет у вас поучиться…

— Бога ради, пощадите мою скромность, дорогой друг. Пусть мои маленькие таланты останутся при мне, я приберегу их для врагов. А теперь, пошли, выпьем горячего кофе в «Брюло Меркадье».