Он замолк. Прекрасное лицо его вдруг вспыхнуло, а в глазах загорелось прежнее пламя азарта.

— Разве что я одолжу вам? Это вы хотели сказать? — закончил за него Жиль.

— Не совсем, сударь. Меня зовут Жак де Ферроне. Если не считать старого холостяка дяди, нескольких троюродных или четвероюродных сестер, разбросанных по всему свету, никого из семьи у меня не осталось, но в Санто-Доминго у меня есть плантация хлопка и индиго. Я продаю вам ее за пять тысяч долларов! Согласны?

— Скажем, вы мне ее закладываете за пять тысяч! Держите деньги, сударь…

И Жиль снова выложил содержимое своих карманов на стол, пока юный Ферроне спешно царапал закладную, обеспеченную землями в Санто-Доминго. А когда игрок с зардевшимися щеками снова взялся за карты, Турнемин сложил расписку, сунул ее в карман и пошел искать Тима. Они прошли в обеденный зал и сели за стол, который указал им Черный Сэм. Заказали устриц, омаров, жаренного в меду поросенка и пива. Игра отвлекла Жиля от тяжелых мыслей, и он забыл о своем намерении накачаться ромом до бесчувствия. Турнемин вдруг обнаружил, что после продолжительной прогулки здорово проголодался, и, слушая Тима, который сообщал ему последние портовые новости и цены на рынке Олбани, он с удовольствием принялся за устриц с перцем, сожалея лишь о том, что американцы предпочитают пиво прекрасным французским винам. После войны стало трудно их доставать.

Тим продолжал беспечно болтать. Дело его процветало, и он надеялся в скором времени выстроить на Бруклинском холме или на одном из холмов Гарлема красивый особняк. Может быть, тогда его вечная невеста Марта Карпентер решится наконец оставить лавку корабельных снастей на набережной Ньюпорта. И, разумеется, Тима не покидала мысль склонить своего друга остаться в Нью-Йорке и выгодно вложить здесь деньги.

— Какое тебе дело до политики? Выбрось ты из головы этот Конгресс, пусть грызутся сколько хотят! Если Вашингтон станет в один прекрасный день президентом, ты окажешься в привилегированном положении, ты же знаешь. Ты и так богат, а будешь еще богаче.

— Не сомневаюсь, Тим, только, видишь ли, я бретонец, а мои соотечественники всегда славились своим упрямством. Мне дали земли на реке Роаноке, а потом забрали их назад, я не могу с этим смириться и не хочу жить в стране, так легко отрекающейся от своего слова. Но это не значит, что я не стану вкладывать деньги в твое предприятие, скорее наоборот. Торговля мехами мне интересна, и я слепо стану следовать твоим рекомендациям во всем, даже если ты решишь вложить мои доходы в недвижимость в Нью-Йорке. Моим детям, если они у меня когда-нибудь будут, это пригодится, только не старайся больше убедить меня остаться в Соединенных Штатах. Я отправляюсь в Луизиану и буду там посредником в твоих делах. Новый Орлеан, знаешь, тоже город с будущим.

Но где-то на небесах уже было решено, что Турнеминам не место в Новом Орлеане.

Друзья только что покончили с устрицами, превратив их в гору пустых раковин, как в зале появился молодой Ферроне — он явно кого-то разыскивал. Увидев Жиля и Тима, он направился к ним легкой, словно летящей походкой. Светлые глаза его лучились такой радостью, что результат игры был ясен без слов.

— Вы как будто выиграли? — весело спросил его Жиль. — Хотите с нами поужинать?

— С радостью, только одно условие: я вас угощаю. Я и в самом деле выиграл, сударь, даже больше, чем мог надеяться. Благодаря вам я смогу достойно выглядеть в парижском обществе, а может, и в Версале.

— Рад слышать. Садитесь, пожалуйста. Разрешите представить моего друга Тима Токера… Нью-Йоркского бизнесмена. Тим, это господин де Ферроне, плантатор из Санто-Доминго. Да, кстати…

Порывшись в кармане, он вынул расписку, которую судорожно нацарапал ему на игровом столе молодой человек.