И, словно во сне, Моргейна последовала за провожатым. Тропа под ногами становилась все более твердой, все проще было идти по ней; а свет факела разгонял туманное марево. Незнакомец вел коня в поводу, однако то и дело оборачивался к своей спутнице и улыбался. А затем взял ее за руку, словно ребенка. Зубы его блестели, глаза, совсем темные в свете факелов, искрились весельем.

А вот теперь огни замерцали повсюду; в какой‑то момент – Моргейна не заметила, когда именно, – незнакомец передал ее коня кому‑то еще, и ввел свою спутницу в круг огней: молодая женщина и не помнила, чтобы они вошли под крышу, однако она вдруг оказалась в огромном зале, где пировали мужи и жены в венках. Одних венчали гирлянды из осенних листьев, однако на некоторых женщинах красовались венки из первоцветов, крохотных бледных цветков эпигеи, что прячутся под палыми листьями еще до того, как сойдет снег. Где‑то играла арфа.

Провожатый по‑прежнему не отходил от гостьи ни на шаг. Он провел ее к столу на возвышении, и там, отчего‑то ни капли не удивившись, Моргейна обнаружила женщину, уже виденную прежде: волосы ее венчал венок из жгутов ивняка, а серые глаза ее казались словно чуждыми времени, как если бы взгляд ее прозревал все на свете.

Незнакомец усадил Моргейну на скамью и вручил молодой женщине высокую кружку из какого‑то неизвестного ей металла… напиток оказался сладким и нетерпким, с привкусом торфа и вереска. Она жадно осушила кружку и с запозданием осознала, что после долгого воздержания торопиться никак не следовало: голова у нее закружилась. И тут Моргейне вспомнилось древнее поверье: ежели ненароком забредешь в волшебную страну, ни в коем случае нельзя притрагиваться к тамошним еде и питью… но ведь это старая сказка, не более; фэйри ее не обидят.

– Что это за место? – спросила она.

– Это замок Чариот, – отвечала леди, – добро к нам пожаловать, Моргейна, королева Британии.

– Нет‑нет, я вовсе не королева, – покачала головой гостья. – Мать моя была Верховной королевой, а я – лишь герцогиня Корнуольская, но не более…

– Это все равно, – улыбнулась госпожа. – Ты устала, а путь был долог. Ешь и пей, сестренка; завтра тебя проводят туда, куда ты едешь. А ныне – время пировать.

На блюде ее лежали плоды и хлеб – темный, мягкий, из неизвестного Моргейне зерна, однако молодой женщине казалось, будто когда‑то ей уже доводилось его пробовать… и еще она заметила, что у незнакомца, приведшего ее в зал, на запястьях – крученые золотые браслеты, точно живые змеи… Моргейна протерла глаза, гадая, уж не сон ли это, а когда посмотрела снова, это оказался лишь браслет, или, может статься, татуировка, вроде той, что Артур носит со дня возведения в королевский сан. Порою, когда взгляд ее обращался на провожатого, ярко вспыхивали факелы, и казалось, будто чело его осеняют рога; а хозяйка была увенчана золотой короной и вся в золотых украшениях, но гостье то и дело мерещилось, что это лишь венок из ивняка, а шею ее обвивает ожерелье из раковин – крохотных таких ракушек, состоящих как бы из двух половинок, как женские гениталии, и посвященных Богине. Моргейна сидела между хозяйкою и своим провожатым, и где‑то вдалеке играла арфа; музыки более чудесной молодая женщина не слышала даже на Авалоне…

Усталость разом прошла. В голове прояснилось: сладкий на вкус напиток избавил ее от немощи и скорби. Позже кто‑то вручил ей арфу, и Моргейна в свой черед сыграла и спела, и никогда еще голос ее не звучал так мягко, и ясно, и нежно. Играя, она погрузилась в сон, и показалось ей, что все лица вокруг напоминают ей кого‑то знакомого… того, кого она знала где‑то в иных местах… Ей мерещилось, будто она идет по берегу залитого солнцем острова и играет на причудливой изогнутой арфе; а в следующий миг она перенеслась в просторный, мощенный камнем двор, и мудрый друид в странных длинных одеждах учил их обращению с циркулем и астролябией, а еще там были песни и звуки, способные открыть запертую дверь или воздвигнуть кольцо стоячих камней, и она заучила их все, и была увенчана короной в форме золотой змеи…

Хозяйка объявила, что пора на покой – а завтра кто‑нибудь проводит гостью и ее коня.