А Ланселет между тем уже поймал выбранного им коня; один‑два домочадца ее отца предостерегающе завопили, а Гвенвифар затаила дух. Ей самой отчаянно хотелось закричать от ужаса; на этом жеребце не ездил даже король – отваживались на это лишь один‑два его лучших объездчика. Рассмеявшись, Ланселет пренебрежительно отмахнулся; он дождался помощника, передал ему поводья, а сам закрепил седло. До Гвенвифар долетел его веселый голос:

– А что пользы объезжать дамскую лошадку, с которой любой управится с помощью сплетенной из соломы уздечки? Я хочу, чтоб вы видели: с помощью кожаных ремней, вот таким манером закрепленных, я управлюсь с самым необузданным из ваших жеребцов и превращу его в боевого коня! Вот так, смотрите… – Он подтянул пряжку где‑то под конским брюхом и, упершись одной рукой, взлетел в седло. Конь встал на дыбы; Гвенвифар наблюдала за происходящим, открыв рот; Ланселет, наклонившись к самой шее коня, заставил его опуститься на ноги и, уверенно обуздав скакуна, пустил его неспешным шагом. Горячий конь затанцевал на месте, заметался туда‑сюда, и Ланселет знаком велел королевскому пехотинцу подать ему длинное копье.

– А теперь глядите… – прокричал он. – Предположим, что вон тот тюк соломы – это сакс; он кидается на меня с этим ихним тяжелым тупым мечом… – Ланселет отпустил поводья, и конь во весь опор помчался через пастбище; прочие лошади бросились врассыпную, а всадник обрушился на тюк, поддел его на копье, затем выхватил из ножен меч, стремительно развернул коня на галопе и принялся размахивать клинком, описывая круги. Даже король счел за лучшее отступить назад: конь во весь опор скакал на людей, но Ланселет резко остановил его перед Леодегрансом, соскользнул на землю и поклонился.

– Лорд мой! Я прошу дозволения обучать людей и коней, чтобы ты смог повести их в битву, когда вновь нагрянут саксы, и разбить их наголову, как король – в Калидонском лесу прошлым летом. Мы одержали несколько побед, но в один прекрасный день состоится великая битва, в которой решится на веки вечные, суждено ли править этими землями саксам или римлянам. Мы дрессируем всех коней, что есть, но твои скакуны лучше тех, что мы покупаем или разводим сами.

– Я не присягал на верность Артуру, – промолвил отец Гвенвифар. – Вот Утеру – другое дело; то был закаленный в боях воин и человек Амброзия. Что до Артура, он же, в сущности, еще мальчишка…

– И ты считаешь так до сих пор, при том что Артур выиграл столько битв? – горячился Ланселет. – Вот уже больше года как его возвели на трон; он – твой сюзерен. Присягал ты ему на верность или нет, но любое его сражение против саксов содействует обороне и твоих земель тоже. Лошади и люди – просьба невеликая.

Леодегранс кивнул:

– Здесь – не лучшее место для того, чтобы обсуждать стратегию королевства, сэр Ланселет. Я видел, как ты управляешься с конем. Он твой, о гость.

Ланселет поклонился и учтиво поблагодарил Леодегранса за подарок, однако Гвенвифар заметила, как вспыхнули и засияли его глаза: ну, ни дать ни взять, восторженный мальчишка! Интересно, сколько ему лет…

– Пойдем в зал, – пригласил гостя отец. – Выпьем вместе, а потом я сделаю тебе одно предложение.

Гвенвифар соскользнула со стены и пробежала через сад в кухни, туда, где жена ее отца надзирала за стряпухами, занятыми выпечкой.

– Госпожа, отец вот‑вот вернется вместе с посланцем Верховного короля, Ланселетом; им понадобится еда и питье.

Альенор изумленно воззрилась на вошедшую.

– Спасибо, Гвенвифар. Ступай, приоденься, и можешь подать им вина.