Моргейна от души надеялась, что невеста Артура полюбит его всем сердцем, а он – ее. В сознании ее звенели горестные слова Артура:» Всю свою жизнь я стану вспоминать тебя, и любить, и благословлять «. Но ведь так не подобает. Он должен все забыть, он должен приучиться видеть Богиню лишь в своей избранной супруге. Рядом с Артуром стоял Ланселет. Как так вышло, что годы настолько изменили Артура, прибавили ему серьезности, а вот Ланселета словно не задели и не затронули? Но нет, и Ланселет тоже уже не тот, что прежде; вид у него опечаленный, длинный шрам, перечеркнув лицо, теряется в волосах, – в этом месте обозначилась седая прядка. Кэй еще больше исхудал и ссутулился; а на Артура смотрит, точно преданный пес – на хозяина. Отчасти страшась, отчасти надеясь, Моргейна оглянулась по сторонам: не приехала ли Вивиана на свадьбу Артура, как некогда – на коронацию? Но Владычицы Озера здесь не было. Вот мерлин; седовласая голова склонена – право, можно подумать, что в молитве; а позади него, на ногах, маячит высокая тень – это Кевин Бард, у него‑то хватило здравого смысла не преклонять колени перед этим нелепым фиглярством; вот и молодец!

Служба завершилась; епископ – высокий, аскетического вида старец с кислым лицом – произнес отпуск. Даже Моргейна склонила голову – Вивиана учила ее хотя бы внешне выказывать уважение к проявлениям чужой веры, поскольку, как она объясняла, любая вера – от богов. Во всей церкви не опустил головы один лишь Кевин: он стоял, гордо выпрямившись, и Моргейна вдруг пожалела, что у нее недостает храбрости подняться с колен и встать рядом с ним, не опуская головы. С какой стати Артур так подобострастничает? Не он ли поклялся торжественной клятвой почитать Авалон и его жрецов? Неужто настанет день, когда ей или Кевину придется напомнить Артуру о принесенном обете? И, уж конечно, этот белоснежный, набожный церковный ангел, которого Артур берет в жены, ничем им не поможет. Надо было женить Артура на женщине с Авалона; в прошлом уже случалось не раз и не два, что посвященная жрица вступала в союз с королем. Эта мысль задела ее за живое; Моргейна заглушила голос тревоги, быстро вообразив себе Врану в роли Верховной королевы. По крайней мере, она обладала бы христианской добродетелью молчания… Моргейна потупилась и закусила губу, внезапно испугавшись, что рассмеется вслух.

Месса завершилась; люди хлынули к выходу. Артур и его соратники остались на месте, повинуясь призывному жесту Кэя. Лот и Моргауза направились к ним. Моргейна шла следом. Игрейна, мерлин и молчаливый арфист тоже остались. Молодая женщина подняла глаза, встретила взгляд матери и поняла столь же остро, как если бы воспользовалась Зрением, что, если бы не присутствие епископа, Игрейна уже сжимала бы ее в объятиях. Закрасневшись, она отвернулась, намеренно уклоняясь от жадного материнского взора.

До сих пор об Игрейне она думала как можно меньше; сознавала лишь то, что в ее присутствии нужно любой ценой сберечь ту одну‑единственную тайну, которая для Игрейны запретна, – кто отец ее, Моргейны, ребенка… Один раз, в ходе тех долгих, мучительных родов, что она уже и не помнила толком, Моргейне померещилось, будто она, точно дитя, громко зовет мать, но в самом ли деле она кричала или нет, Моргейна не знала.