Изменить размер шрифта - +
Но мне это не по душе. Как и весь этот бред о твоем шестидесятилетии. Никому, даже матери, не заикайся об этом.

– Нет, буду кричать об этом со всех крыш. Мне шестьдесят. Отныне мне плевать на мужчин, на секс и на все такое.

Скуирелли дала отбой. И почти сразу же набрала какой-то номер.

– Привет, Бев. Говорит Скуирелли. Сегодня мой день рождения. Шестьдесят стукнуло. Представляешь, какая радость! У меня тут гениальная идея. Написать книгу для серии «Помоги себе», но на этот раз с другой точки зрения. Заглавие такое: «Скуирелли: секс без приставки „экс“. Отлично, не правда ли?

Холодно-вежливый голос на другом конце провода произнес:

– Не думаю, что читатели набросятся на книгу с таким названием.

– Не дури! Читатели набросятся на любую книгу с моим именем. Всегда набрасывались.

– Нужна хорошая реклама... Что с тобой происходит?

– Со мной всегда что-нибудь происходит.

Незримый собеседник долго молчал, затем протянул:

– Ты вспомнила что-нибудь из своих прежних жизней?

– Я тебе не рассказывала, что была посудомойкой во времена Генриха VIII и он даже приударял за мной?

– Пожалуй, это недостаточно пикантно, чтобы написать целую книгу.

– Чего ты хочешь от посудомойки? Пробиться наверх в те времена было не так-то просто.

– Хорошо, если у тебя будет что-нибудь пригодное для опубликования, звони.

В трубке воцарилась тишина, и Скуирелли Чикейн уставилась на дырочки, откуда слышалось гудение.

– Что с ними со всеми? Можно подумать, я подцепила чуму. Я не болела чумой вот уже... В какой прошлой жизни я болела этой ужасной заразой?..

Лежа на спине, Скуирелли смотрела в потолок. Потолок был розовый. Точно такой же, как и стены и все остальное убранство спальни.

– О'кей, – медленно произнесла женщина, – сегодня у меня выходной... Неудачный день рождения, – поправилась она. – До сих пор у меня была такая удивительная карма. Но, похоже, она изменилась к худшему. – Артистка закрыла глаза и стала опять выравнивать чакры. Как только они выровняются, все встанет на свои места.

Но чакры упорно не выравнивались, а утро тем временем уже истекало, превращаясь в день.

– Я думаю, – произнесла она, вновь усаживаясь на постели, – что мне пора прибегнуть к старому, испытанному приему: побывать в одной из своих прежних жизней.

Скуирелли поползла по своей большой, в форме сердца, кровати и взяла с ночного столика парочку серебряных палочек для еды. С их помощью она достала из отделанного бирюзой ларца небольшое количество какого-то коричневатого вещества, положила его в медную чашечку украшенной серебряной сканью хукки, лежавшей на столике. Ловко орудуя серебряными палочками, измельчила вещество, и Зиппо принесла ей уголек.

В трубке постепенно забурлило, и Скуирелли Чикейн взяла янтарный мундштук в рот. Глубоко вдохнула, задержала дыхание и выдохнула с хорошо усвоенной томностью.

Очень приятное ощущение. Просто чудесное. Она сделала еще вдох, скользнула под розовое атласное одеяло и с удовольствием стала затягиваться. Прекрасный бханг, просто превосходный. Все ее существо наполнилось блаженством.

Окутанная облачком дыма, Скуирелли воображала себе, что находится очень далеко от своего сонного городка в Виргинии.

Бханг воскрешал самые драгоценные воспоминания. Даже не верилось, что прошло столько лет.

– Шестьдесят лет, – пробормотала она. – Шестьдесят лет!

Двести сорок сезонов. Сорок три фильма. Двадцать восемь пьес и мюзиклов. Шесть автобиографий и одна книга, посвященная самораскрытию. Тридцать две прожитые жизни.

Быстрый переход