Клиент Форкморгана сидел перед ним, то и дело меняя местами скрещенные ноги, — нервничающий, потеющий, мертвенно-бледный.

— Вот именно этого я ей не говорил, — торопливо бормотал Декстер, — по крайней мере, я почти никогда… чтобы в таких словах… черт, не могу же я помнить все, что говорил разным людям… каждое обещание, которое давал каждой группе…

Глаза Форкморгана всматривались в него из-под набрякших век — глаза сокола, наблюдающего за кротом, который ковыляет по раскинувшемуся внизу полю.

Он налил в стакан граненого хрусталя холодной воды, протянул его Декстеру, тот принял стакан и выпил до донышка — скорее из послушания, чем от жажды.

— Избирательная кампания, — успокоительно произнес Форкморган, — неизменно изобилует обещаниями. Для нас значение имеет лишь следующее: действительно ли вы сказали мисс Альвилар, что собираетесь оставить вашу супругу и жениться на ней?

— Нет. Нет-нет. Нет. То есть… а-ак. — Декстер вздохнул. — Может быть… я не… в пылу… я… послушайте, иногда в пылу… в общем, говоришь… это просто вырывается… само собой… Это же не значит, что ты действительно…

Коротко говоря: ты пообещал твоей телевизионной жене и, скорее всего, во время полового акта, совершавшегося в разгар избирательной кампании, что разведешься с нынешней женой, женишься на ней, на телевизионной, и сделаешь ее первой леди Соединенных Штатов.

— Да, — подтвердил Форкморган, — бывает.

— Да. Бывает. Да, — залопотал Декстер. — А она, сами понимаете, латинянка…

Форкморган вопросительно приподнял бровь.

— Эмоции, понимаете? Сплошные эмоции. Говорливость.

Форкморган кивнул:

— Да, им порою недостает нашей англосаксонской сдержанности и благовоспитанности.

Декстер нахмурился.

— Ну, что-то вроде этого, — неуверенно произнес он. — Я ей все объяснил, сказал: «Послушай, Рамона, ради всего святого… сейчас не время говорить об этом. Давай продвигаться постепенно, шаг за шагом, идет?» А что я должен был сделать — объявить посреди разбирательства в Верховном суде, что бросаю Терри?

— И как она отреагировала на ваши доводы?

— Взбеленилась, понесла какую-то херню. Пригрозила, что обратится в газеты. — Декстер покачал головой, словно жалуясь на несправедливое обхождение. — Тогда-то она и сказала, что у нее все записано на пленку.

Глаза Благгера Форкморгана округлились.

— А у нее действительно имеется запись?

— Я не знаю, — ответил Декстер. — Господи боже, это же произошло, ну, в самый разгар кампании.

— Да, — сказал Форкморган. — Я понимаю, голова у вас была занята… другим. Хорошо, давайте выясним, существует ли эта запись на самом деле.

И он сделал в блокноте пометку.

— Теперь о вашей жене. Какие отношения сложились между вами к настоящему времени?

Декстер снова вздохнул — вздохом мужчины, размышляющего о женском коварстве.

— Терри? Ну, она тоже взбеленилась. С другой стороны, она все же не jalapeño вроде Рамоны. Беленится, конечно, но способности мыслить логично не теряет. И понимает, что сейчас не время хвататься за руль нашего автобуса и направлять его в пропасть.

— Вы сказали ей, что не собираетесь разводиться и вступать в брак с мисс Альвилар?

— Сказал, и совершенно недвусмысленно.